Вернувшись в Токийский залив, экипаж «Йонаги» с ужасом узнал, что все было напрасно. Случилось немыслимое: Япония капитулировала. Йоси Мацухара в довершение несчастий получил известие о том, что его жена и оба сына погибли 9 марта 1945 года во время артобстрела Токио. Летчик замкнулся в плотном панцире одиночества и горя.
Брент Росс появился на «Йонаге», как только авианосец бросил якорь в Токийском заливе, и Мацухара с первой минуты проникся к нему жгучей ненавистью, видя в нем виновника всех своих бед. Вскоре вышла на орбиту китайская система, разительно переменившая мир и расстановку сил в нем. «Иваны» и «янки» потеряли свое ядерное могущество, и на сцену вышел маньяк Каддафи, чьи безумные планы грозили всей планете. Затем последовали союз с Израилем и кровопролитные сражения в Средиземном море и на юго-западе Тихого океана. Десятки его боевых друзей лежали на дне вместе с обломками своих самолетов или обратились в пепел, хранившийся в одинаковых белых урнах в судовой молельне. Никто из них не нарушил заповедей синтоизма и кодекса бусидо, гласившего, что смерть за императора есть акт очищения и все боги чтут дух самурая, павшего в борьбе за правое дело. Йоси впитал эти понятия с молоком матери и ни на миг не сомневался в том, что они верны.
Он сражался бок о бок с Брентом Россом, и ненависть, которую он к нему испытывал, угасла, сменившись сперва уважением, а потом и самой искренней симпатией. Американец был отважен и во многом — больше японец, чем остальные офицеры «Йонаги». Потом в жизнь Йоси вошла Кимио Урядзава, и он убедился, что в этом мире, казалось бы до краев заполненном злобой, есть место и любви. Но любовь погибла от автоматной очереди, прогремевшей в парке Уэно, где террористы устроили на них засаду. Со дня смерти Кимио подполковник бросался в бой с неистовым ожесточением и безрассудной отвагой, заслужив прозвище «синигурай», то есть «одержимый смертью». Да, он искал смерти, хоть и видел, как это тревожит его друга Брента. Смерть должна была стать избавлением от мук и очищением, и никто не в силах был убедить его в обратном.
Он поудобнее устроился в кресле, потряс головой, отделываясь от посторонних мыслей, и стал рассматривать таинственный самолет, летевший примерно на тысячу метров ниже со скоростью двести сорок узлов. «Локхид Констеллейшн С—121». Его сразу узнаешь по тройному хвостовому стабилизатору, по удлиненному, вытянутому носу, по четырем могучим турбовинтовым двигателям «Райт» мощностью 3250 лошадиных сил. Дальность — 3400 км, идеальная машина для дальних челночных рейсов между островными авиабазами. На фюзеляже — эмблемы компании «Пан Америкен». Его пилоты пока не заметили истребитель.
Йоси Мацухара был настроен на опасность, как совершенный музыкальный инструмент: порою ему самому казалось, что у него есть шестое чувство, позволяющее распознавать угрозу, которую ничто не предвещает и которой вроде бы неоткуда взяться. Он реагировал на малейшее увеличение или уменьшение скорости, на изменение шага винта, на едва заметный вираж, на мелькнувшую высоко в облаках тень. Чем-то подозрителен был ему этот С—121, и сам собой в глубине его существа сработал сигнал боевой тревоги. Он рассматривал поблескивающий плексигласом фюзеляж и увидел, что дверь в борту переделана: она может мгновенно отойти в сторону, открывая неподвижно закрепленную пулеметную установку «Гатлинг». Ему уже приходилось сталкиваться с такими арабскими хитростями. Покуда подполковник и его ведомые по широкой плавной дуге совершали облет «Локхида», тот как ни в чем не бывало взял северо-западнее — курсом на Японию. Но компания «Пан Америкен» прекратила рейсы в Токио с тех пор, как над Хоккайдо был сбит ее самолет вместе со всем экипажем и пассажирами. Может быть, он летит на Иводзиму? Да нет же, нечего ему там делать: самолеты «Пан Америкен» и эту линию не обслуживают. Надо выяснить, в чем дело.
Глянув на карту, лежавшую в планшете у него на коленях, Йоси поднес к губам микрофон и вызвал «Йонагу»:
— Сугроб! Сугроб! Я — Эдо Старший. Прием.
Скрипучий голос в наушниках немедленно ответил ему, и Мацухара продолжил:
— Вижу «Локхид Констеллейшн» с эмблемами «Пан Америкен». Широта восемнадцать, долгота один-пять-один, скорость два-четыре-ноль, идет на высоте три тысячи курсом на три-ноль-ноль. Прошу разрешить проверку.
— Разрешаю.
Йоси метнул быстрый взгляд по сторонам и удовлетворенно хмыкнул: оба ведомых держались там, где им и полагалось быть все это время — у его рулей высоты. Он недолюбливал радио за то, что всему свету становилось известно, о чем он думает и что затевает. Оба летчика слышали его разговор с авианосцем и, когда Йоси отставленным большим пальцем ткнул вниз, а сжатый кулак дважды поднял, поняли, что должны оставаться наверху и продолжать патрулирование, пока лидер облетит подозрительный «Локхид». Очень может быть, что это ловушка. Он еще в Китае познакомился с этими хитростями: червяк пляшет перед самой мордой голодной рыбы. Зазевайся на мгновение, беспечно подберись поближе — и, откуда ни возьмись, сверху на тебя кинутся истребители врага.
Быстро глянув вверх и убедившись, что со стороны солнца не заходят «Мессершмитты» с их прямоугольными оконечностями крыльев, Мацухара большим пальцем перекинул тумблер на пульте выбора оружия, включил форсаж, дал левую педаль и взял ручку на себя и влево. «Зеро» послушно, как разумное существо, задрал красный обтекатель и сделал двойной переворот через крыло — «бочку». Йоси почувствовал пустоту в животе, горизонт исчез и вновь появился, когда, выполнив фигуру, пилот перевел машину в пике. Теперь все пространство перед ним было заполнено синей гладью моря. Йоси выровнял машину и погнался за «Локхидом», который был в пяти-шести километрах севернее и на километр ниже истребителя.
Неуклонно приближаясь к нему, он чувствовал, как растет его тревога: дверь «Локхида» открылась, и оттуда вытянулись черные рыльца трехствольной пулеметной установки. Может быть, это очередное чудо арабской конструкторской мысли — бомбардировщик, замаскированный под авиалайнер? Может быть, он идет к Токийскому заливу, чтобы сбросить бомбы на «Йонагу»? Если уж дряхлые DC—3 арабы со своими немецкими и русскими наставниками сумели переделать в бомбардировщики… С них станется.
Йоси вновь ощутил сосущую пустоту в желудке, а во рту стало сухо и кисло — так бывало с ним наутро после того, как накануне он выпивал слишком много сакэ. Перед ним была смерть. Но разве он не искал ее? Не призывал, думая таким образом снять с себя вину за гибель Кимио? Откуда же взялся этот страх, ледяной змеей вползший ему в кишки? Зло стиснув челюсти, он дал полный газ, и мотор, взревев, как почуявший добычу хищник, рванул истребитель на четырехстах узлах.
Пикирующий на такой скорости «Зеро» — не самое подходящее место для снайперской стрельбы, но зато и в него попасть очень трудно. Сейчас Йоси нужно выжать из машины все, что она может ему дать. Еще один удар сердца — и он будет в зоне поражения пулеметов «Локхида».
Хвостовой люк окрасился в вишневый цвет, трассирующие очереди понеслись к Йоси, но погасли, не дотянув. «Щенки, кто же лупит из 13-мм на такой дистанции», — хмыкнул Йоси. Потом и из передней двери, как из открытой печной заслонки, ударило оранжевое пламя — это пилот «Локхида» заложил пологий вираж, подставляя истребитель под огонь своих «Гатлингов». Это дело другое. Трехствольная установка. Двадцать миллиметров. Эти дотянутся. Мимо! Трассирующая серия прошла рядом с «Зеро», как поток метеоритов.
Корпус истребителя содрогался от вибрации, страшное давление словно заморозило рычаги управления, и ручка сделалась тугой и неподвижной, как ствол дерева. Огромного усилия стоило Мацахаре отвернуть в сторону, чтобы разминуться с трассерами и совместить светящуюся точку стрелкового оптического прицела с центром фюзеляжа. И вот он обреченно вплыл во все три круга дальномера. Большой палец Йоси утопил гашетку.
От залпа двух 20-мм автоматических пушек и пары 7,7-мм пулеметов истребитель, и так уже измученный крутым пикированием, затрясся, как в судорожном припадке, и сбавил скорость на двадцать узлов. Пустые гильзы отскакивали от предохранительных решеток и исчезали в струе воздуха, поднятой винтом, весело крутясь, как пригоршня желтых блестящих конфетти. Йоси, крепко стиснув челюсти, не снимал палец с гашетки, чувствуя, как едва ли не впервые после гибели Кимио переполняет его звериное первобытное ликование.