Кабанов улыбнулся и хлопнул меня по плечу:
- А что, Сережа? Может быть, как раз ты на их самолете и летаешь, а?
* * *
Начальник цеха сидел в своем крохотном кабинетике за столом. Он был в шапке и черной фуфайке. Подавая руку, оглядел меня зоркими, умными глазами:
- Что-то, гляжу, парень знакомый. Не Денисова ли дяди Саши сын?
Я улыбнулся, кивнул головой:
- Прямое попадание, Петр Степанович.
Оказалось, начальник цеха жил неподалеку от нас и хорошо знал отца.
Усадив нас, Петр Степанович достал папиросы:
- Угощайтесь!
Он сунул коробок спичек под мышку левой руки, а правой ловко зажег огонь и прикурил. Только теперь я заметил, что вместо левой руки у начальника цеха протез в черной перчатке.
- Слыхал про тебя, слыхал, - сказал Петр Степанович. - И в газете читал. Молодец, здорово ты их там, в небе, рубаешь! Сколько же, никак уже больше десятка успел завалить? У меня у самого два таких орла на фронте. Пока пишут... А я вот отстрелялся, - он тяжело вздохнул и постучал по протезу карандашом.
- Петр Степанович! - сказал нетерпеливо Кабанов. - Из механического цеха народ собирается. Может, с литейки еще пригласим?
- Я не возражаю. Сейчас зайдем туда. Кстати, погреемся. У меня тут собачий холод.
Когда мы вошли в литейку, в лицо так и пахнуло жаром. Здесь, в смрадном дыму, в полумраке, работали те же девушки и женщины. Они были в серых войлочных шляпах, в брезентовых широких штанах и грубых ботинках. Лица усталые, покрытые копотью.
Некоторое время я наблюдал, как литейщицы заливали в отверстия, сделанные в формовочной земле, искрившийся чугун. В другом месте рушили землю, просеивали ее, швыряя лопатами в сито.
Потом меня повели дальше, и вскоре я очутился в прокопченной комнатушке мастера. На столе лежала стопка потрепанных чертежей, придавленных, чтобы не унесло сквозняком, большим шарикоподшипником.
- Дядя Семен! Видишь, какого помощника тебе привел, - пошутил Петр Степанович. - Возьмешь верховодить над твоими девчатами?
Старик улыбнулся своим беззубым, провалившимся ртом:
- Это, Петр Степанович, не по адресу. Его место там, где коммунисты с фашистами бьются.
- О-о! Да ты, дядя Семен, как настоящий комиссар, рассуждаешь.
- А я и есть комиссар. Я еще в гражданскую, в восемнадцатом, в окопах среди солдат работу вел агитационную. Так-то!
Начальник цеха только руками развел.
Когда мы отправились наконец на встречу в клуб, над широкой входной дверью цеха я увидел большой плакат. С него встревоженными глазами на нас смотрела женщина. Ее пронизывающий взгляд и указательный палец словно целились в душу входившего. Внизу была надпись: "Ты сегодня все сделал для фронта?"
Невольно я замедлил шаг. Кабанов, заметив это, сказал:
- Этот плакат, Сережа, сами женщины рассказывают, многих из них после смены снова возвращает к станку. Идет иная, еле ноги волочит, а как взглянет на плакат - назад вернется, сделает еще пяток-другой снарядных корпусов.
Из раскрытой двери рабочего клуба доносились звуки гармони, задорные частушки. Вошли в фойе. Две девчонки лет по семнадцати плясали бряночку. Вдруг одна из них, худенькая, черноглазая, высоким голосом пропела:
Мы - советские девчата,
По-советски мы живем,
А фашисты к нам полезли,
Мы им морды разобьем!
В толпе раздался одобрительный смех:
- Так их, Соня! Крой грабителей, чтобы они больше свой нос к нам не совали.
Тут запела Сонина подружка:
Девчоночки, подруженьки,
Не будьте гордоватые.
Любите вы израненных,
Они не виноватые...
- Правда что! - сказала одна из женщин. - Вон у меня такой. В один миг от взрыва обеих ног как не бывало. Да разве ж я его брошу теперь?
- Ну хватит, девоньки. Заходите в зал, - прервал Кабанов. - Время золото. Нашему фронтовику еще в дорогу собираться.
Клуб был полон. Мы прошли на сцену, где стоял стол, накрытый красной скатертью. Кабанов пригласил на сцену лучших людей завода. Я увидел, как по проходу первой шла статная женщина в темно-синем платье, и не сразу узнал в ней Капу Алпатову. Голова гладко причесана, сзади волосы скручены в тугой узел, глаза блестят - красавица да и только!
Сначала говорил я. Рассказал рабочим, как сбил первый вражеский самолет над донской степью, а затем еще семь стервятников - над Курской дугой, как самому пришлось падать с неба... Закончил уверенно:
- Товарищи! Сейчас не сорок первый год, когда немецкие "мессершмитты" за каждым нашим солдатом гонялись. Советские войска разбили фашистов под Москвой, Сталинградом, на Курской дуге... Наша авиация имеет теперь большое превосходство, и мы, летчики, будем бить врага и в воздухе и на земле!
За мной выступила пожилая работница Анна Максимовна Купцова, одна из передовиков механического участка завода. Волнуясь, поминутно поправляя на голове платок, она говорила:
- Мы знаем, дорогие наши защитники, что вам тяжело. Но и нам здесь не мед. По нескольку смен у станка стоять приходится, недоедаем, мерзнем... Так бейте там, на фронте, Гитлера, да так, чтобы он, душегуб, не успевал поворачиваться. Гоните фашистов в три шеи с нашей земли! А мы ночами спать не будем, отдадим последние свои силы, но обеспечим вас всем необходимым. И пушек вам наделаем, и танков, и самолетов. Себе, детям откажем, а вам продуктов пришлем. Только возвращайтесь скорей, наши дорогие, домой с победой, целые, невредимые...
Анна Максимовна хотела еще что-то добавить, но только махнула рукой и, прижав конец платка к глазам, спустилась в зал.