- Прочти, Денисов, телефонограмму с передовой. Штурман дивизии Гончаров передал.
Я взял телефонограмму, стал читать: "Майор Круглов обнаружен в фюзеляже немецкого пассажирского самолета "Юнкерс-52", сбитого 14 февраля в 13.30 нашими истребителями и упавшего на окраине села Лысянка".
"Точно отмечено время, - машинально подумал я: до меня не сразу дошел смысл телефонограммы. - Это тот самый, что мы с Водолазовым вчера сбили..."
И вдруг меня словно током ударило. Значит, фашисты на этом самолете вывозили Василия Федоровича в Германию? Значит, мы с Водолазовым виноваты в смерти комиссара?!
В землянку осторожно вошел почтальон, подал командиру письмо. Все притихли. Дерябин взглянул на конверт, и брови его подскочили вверх. Он встал и с болью сказал:
- От жены Круглова... Ну что я ей теперь напишу? - Он перевел взгляд на полкового врача: - Смирнов! Лети на У-2 с Тимофеевым, разберись во всем на месте. Надо привезти тело Круглова сюда.
Я поднялся с места, твердо сказал:
- Товарищ подполковник, разрешите вместо Тимофеева лететь мне. Я знаю то место, где упал "юнкерс".
- Ну что ж, - тихо сказал Дерябин. - Я не против...
Остерегаясь, как бы нас не подловили "мессеры", я летел, прижимая машину к земле, по лощинам и балкам.
Подошли к селу Лысянка. Еще издали я увидел на снегу знакомые обломки сбитого мной фашистского стервятника. Сделал круг, выбрал площадку поровнее и сел недалеко от "юнкерса". К самолету подбежали солдаты и, дружно ухватившись за крылья, откатили его в небольшую ложбинку, укрыв от вражеских глаз.
Меня и Смирнова провели в просторную землянку к командиру полка. За столом сидел молодой, лет сорока, полковник. Увидев нас, он поднялся, подошел - высокий, стройный, на висках ранняя седина. На новой гимнастерке, плотно облегавшей широкую грудь полковника, внушительно поблескивали орден Ленина, два ордена Красного Знамени. Смирнов, взяв под козырек, доложил:
- Товарищ полковник, мы прибыли по поводу гибели майора Круглова, - и протянул наши документы.
Просматривая их, полковник сказал:
- Жаль, товарищи, вашего комиссара, очень жаль. Но война есть война, и мы не знаем, что ждет каждого из нас завтра или послезавтра...
В это время в землянку вошел молодой подполковник в белом полушубке. Он представился нам:
- Подполковник Никифоров, замполит полка. Вот это, товарищи, мы обнаружили в сбитом самолете в одном из портфелей среди бумаг фашистов, - и он протянул Смирнову партийный билет и удостоверение личности комиссара Круглова.
Я взял из рук Смирнова партийный билет, раскрыл его. На меня весело смотрел юный комиссар с двумя кубиками в петлицах. Словно ножом по сердцу резанул этот взгляд, слезы вот-вот готовы были брызнуть из глаз. Я отвернулся...
С командного пункта мы с Никифоровым направились к землянке, где находилась медчасть. Дорогой замполит рассказывал:
- Иду я в тот день по траншее в одно из подразделений. Вдруг слышу стрельба в воздухе. Поднял голову и вижу: возле тяжелого, как колода, "юнкерса" наши истребители, словно два быстрокрылых стрижа, переходят с одной стороны на другую. Ударила длинная очередь, и фашист задымил, стал снижаться. Километра три удалось ему протянуть, мог бы сесть у своих, за линией фронта. Но высоты у него было мало. Грохнулся!
Судя по рассказу подполковника, большой сигарообразный фюзеляж фашистской машины не выдержал резкого торможения, переломился посередине и как бы перескочил через крылья, оставив их сзади. К самолету побежали наши автоматчики. Никифоров подоспел одним из первых с небольшой группой бойцов. Тут в фюзеляже послышались одиночные выстрелы. Сержант и два автоматчика проникли в самолет и увидели такую картину: в салоне среди валявшихся на полу трупов стоял рослый офицер-эсэсовец с пистолетом в руке и добивал всех, кто еще подавал признаки жизни, чтобы никто из пассажиров "юнкерса" не попал к нам в плен. Он уже поднес пистолет и к своему виску, но тут был сбит с ног бойцами. Однако эсэсовец успел-таки нажать на спуск и ранил сержанта Антропова в ногу.
Осматривая пристреленных своим же офицером фашистов, Никифоров увидел вдруг труп человека в советской форме. По голубым кантам на брюках он догадался, что это авиатор. На КП полка как раз находился офицер наведения штурман нашей дивизии Гончаров. Позвали его. Гончаров взглянул на тело летчика и, стаскивая с головы шапку, потрясенно сказал:
- Это же... Это майор Круглов. Замполит нашего полка. Его сбили несколько дней назад. Хороший был мужик...
Мы подошли к землянке медчасти. Возле нее на снегу среди тел погибших бойцов и командиров, только что доставленных сюда с передовой, лежало и тело комиссара, накрытое плащ-палаткой. Смирнов приподнял край, прикрывавший голову Круглова...
Лицо Василия Федоровича, матовое, в черных синяках и потеках запекшейся крови, до сих пор стоит у меня в глазах. Я смотрел на его широкий с залысинами лоб с пулевой отметиной в центре, на крепко сжатые губы, крутой, заросший рыжеватой щетиной подбородок... Выражение лица комиссара было суровым. Казалось, он и сейчас, мертвый, думал о судьбе Родины, о своих боевых друзьях, у которых впереди еще немало испытаний, разделить которые с ними он уже не сможет.
Летную меховую куртку, унты фашисты с Круглова сняли. Он был в одной гимнастерке, на ногах лишь носки. Ветер еще сильнее приподнял плащ-палатку, и я увидел на левой стороне гимнастерки темные кружочки от снятых орденов.
Невольно мне представилась картина, разыгравшаяся в последнюю минуту в салоне немецкого самолета.
Круглов, конечно, видел в иллюминаторы наши красноносые "яки". Возможно, разглядел даже номера и узнал, чьи это самолеты. Возможно, мысленно торопил меня: "Давай, Денисов, не упусти этих сволочей!"
Он понимал, куда и зачем его везут. Уж лучше погибнуть от своих, чем кончить дни в гестаповских застенках.
Я представляю, как гордо встал наш комиссар и торжествующим, полным ненависти взглядом окинул оцепеневших от ужаса гитлеровцев. Сжав кулаки, онемевшие от наручников, он громко крикнул:
- Бей их, ребята! Круши! Я приказываю: огонь!..
Как учили командиры