Я прошел чуть выше самолета Гридинского, погрозил ему кулаком и передал по радио:
- Сашка! Брось это дело, иди домой! Себя не жалко - стрелка своего пожалей!
Но по упрямому наклону его головы понял: все равно сядет, ничем теперь не остановить. С тревогой наблюдал я за посадкой штурмовика.
Наконец "ил" приземлился и, резко подпрыгивая на неровностях, побежал по нейтральной полосе. Когда рассеялась пыль, рядом с машиной Пошивальникова я увидел самолет Гридинского. Не обращая внимания на рвавшиеся кругом снаряды, из кабины подбитой машины выскочили две крохотные фигурки: Степан Пошивальников и его стрелок-радист. Они быстро побежали к самолету Гридинского и мигом забрались в кабины. Тяжелый штурмовик пустил бурун пыли и, грузно переваливаясь с крыла на крыло, пошел на взлет.
Набирая высоту, Гридинский развернул машину на восток - в сторону своего аэродрома. Я и Водолазов ходили около него, охраняя от "мессершмиттов". В передней кабине штурмовика, сунув голову в фонарь, чтобы не сдуло воздушным потоком, буквально верхом на Гридинском сидел Степан Пошивальников. А из задней кабины рядом с пулеметом торчали кирзовые сапоги стрелка Пошивальникова. Это была картина!
- Как дела, Гридинский? - спросил я по радио.
- Пока терпимо, - ответил он и нашел силы пошутить: - Только вот землю хреново видно: "пассажир" мешает.
Мы проводили штурмовик до самого аэродрома. Не делая обычного в таких случаях круга, "ил" с прямой пошел на посадку...
2
В январе сорок четвертого наши войска под Корсунь-Шевченковским окружили крупную группировку врага. В "мешке" оказалось 65 тысяч гитлеровцев.
По данным разведки, на юго-западе за нашим двадцатикилометровым перешейком фашисты сосредоточили большое количество танков. Они хотели прорвать этот перешеек и вывести через него окруженных. Однако где находятся эти танки, наше командование не знало. На их розыск и послали Александра Гридинского.
...На той стороне аэродрома "илы" запустили моторы и порулили на взлетную.
- Денисов! - раздалось в наушниках. - Как слышишь меня? Я - Гридинский!
- Гридинский! Слышу нормально. Запускаю двигатель!
Штурмовики взлетели первыми, мы - за ними. Минут через десять впереди, прямо по курсу показалась темная масса окруженных войск врага. Левее белела чистая полоса снега. Это и был так называемый "коридор" или "перешеек", отделявший наши войска от фашистских.
Эфир безмолвствовал. В наушниках не было слышно даже привычного шороха. Во всем чувствовалась огромная напряженность. Многие наземные радиостанции были настроены на волну Гридинского. В этот момент и нашей пехоте, и артиллеристам было очень важно знать, где находится танковый таран врага. От Гридинского ждали ответа на два вопроса: где и сколько?
Наших разведчиков фашисты встретили плотным зенитным огнем. Страшно было смотреть, как огненные струи перекрещивались в небе, словно лучи прожекторов, и неотступно преследовали штурмовиков. Но Гридинский и его напарник, казалось, не замечали их. Они спокойно делали отвороты влево, вправо, прощупывая внимательным взглядом каждую балочку, каждый овраг или рощицу. Так они дошли до города Шполы. Не обнаружив танки и здесь, Гридинский повернул обратно. И вдруг по радио раздался его ликующий голос:
- "Изумруд"! Я - Гридинский. В районе села Лысянка, в лесу, вижу большое скопление танков!
Сразу включилась в работу мощная радиостанция командующего фронтом генерала Конева. Радист попросил повторить координаты и, поблагодарив разведчиков, передал им разрешение идти домой.
Навстречу нам, густо коптя небо моторами, одна за другой шли к обнаруженной цели девятки штурмовиков. Сверху парами ходили истребители. Я слышал по радио их переговоры друг с другом, узнавал голоса своих боевых друзей, летчиков второй эскадрильи.
После посадки по пути на КП я зашел на стоянку к штурмовикам. На крыле могучего "ила" сидел на парашюте Саша Гридинский. Лицо у него было красное и потное, будто он только что вышел из бани.
Саша слез с крыла, и мы стали осматривать его машину. На броне возле кабины пулями была исцарапана краска. На правом крыле зияло отверстие от зенитного снаряда. Гридинский присел, чтобы осмотреть "живот" самолета, на котором виднелись большие вмятины.
- Это мне над Лысянкой дали осколочным, - сказал Саша, проведя пальцами по одной из них.
- Да-а, здорово тебя отделали...
Гридинский ласково похлопал ладонью по крепкой броне "ила", сказал:
- Выдержал мой "горбатый". Спасибо и конструктору Ильюшину, и рабочим, которые его делали. Мировая машина!
3
В апреле наш авиакорпус перелетел в Молдавию. На наш аэродром приземлился и полк штурмовиков. Как правило, мы базировались вместе с "илами", охраняя их от налетов вражеских истребителей. Это сближало нас, и земная, если так можно выразиться, дружба помогала нам и в воздушных боях.
Нас, летчиков, разместили по домам в ближайшем селе. Мы с Гридинским оказались соседями. Жил он в хате старого молдаванина Иона. Это был высокий, еще крепкий старик. Черная баранья шапка, пышные вислые усы, плотная фигура - все в нем напоминало мне гоголевского Тараса Бульбу.
В то утро я зашел за Гридинским, чтобы вместе идти на аэродром. Саша еще спал. Дядя Ион осторожно вошел в его комнату, тряхнул Сашу за плечо и ласково произнес:
- Сынку! Буна деминяца, доброе утро! Вставай, пора германа бить.
Вздрогнув, Гридинский вскочил с койки и, бормоча что-то спросонья, нырнул под кровать, схватил сапоги и начал натягивать их на босые ноги. Старик, скрестив руки, улыбался. Наконец, окончательно проснувшись, Саша стал умываться. Дядя Ион пошел запрягать быков.
Гридинский выпил на завтрак кружку парного молока, которым хозяйка угощала его каждое утро, мы вышли во двор и поехали на аэродром на подводе дяди Иона. Старик возил с речки песок, помогая нашим солдатам выравнивать летное поле, и нам было по пути. Когда мы вброд переезжали небольшую речушку, быки остановились на перекате и потянулись к журчавшей воде. Дядя Ион сидел молча, ожидая, пока они напьются, о чем-то думал. Потом перевел взгляд на своего квартиранта,сказал: