- Молодец, командир! Путь фашистам отрезан.
- Вот теперь трофеев достанется...
- Что там трофеи! Главное, десятки тысяч ребят и девушек, угоняемых в Германию, вернутся домой...
Слушая похвалы, я все время искал глазами техника звена Панина, увидев, окликнул его:
- Антоныч! - Техник засуетился на месте и направился в обратную сторону, к землянке. - А ну, ребята, перехватить нашего батьку и качать его. Это он мост взорвал. Его выдумка с тросами решила дело...
Грузного пожилого человека быстро догнали и, как он ни сопротивлялся, подхватили на руки.
Осторожно подбросили вверх раз, два. А когда из его карманов посыпались шплинты и гайки, упал разводной ключ, я сказал:
- Кончай, ребята, а то наш батя совсем рассыплется...
Вскоре старший техник-лейтенант Панин был награжден орденом Красной Звезды.
Странный объект
В передвижном домике жарко топилась самодельная печь, сделанная из бензиновой бочки. Летчики, сняв куртки и пододвинув ближе к печи скамейки, весело рассаживались вокруг нее. Старший лейтенант Белоусов, коренастый, плотный парень, зябко потирая свои крупные руки, в которых уместились бы два моих кулака, ворчал по-стариковски:
- Ну и зима тут гнилая! Температура плюсовая и одет в меховой комбинезон, а зуб на зуб не попадает. Эх, вот у нас в Сибири сейчас знатные морозы стоят! Бывало, идешь вечером с гулянья, под сорок жмет, а не замечаешь, только снег под ногами скрипит. И дышится легко. А здесь дышим одной сыростью... - Хлопнув в ладони, он поднялся с места и весело предложил: - Ну что, братцы, забьем козла от горькой жизни?
К нему за стол, где лежали косточки домино, подсели летчики Королев, Сайфутдинов и Филиппович. Старший лейтенант Гришин, любивший поспать, воспользовался моментом и незаметно вышел из домика. Теперь заберется в кабину своего самолета - досыпать. Лейтенант Водолазов сегодня счастливчик. До него дошла очередь читать книгу "Овод". Он достал ее из-за отворота куртки и примостился в углу. "Овод" был в новом переплете. С неделю назад капитан Чалышев, закрыв фонарь, читал ее в кабине. Вдруг ему дали сигнал на вылет. Он запустил мотор и тут вспомнил о книге. Лишний предмет в кабине мог привести к несчастному случаю. Чалышев не придал, видимо, значения тому, что крутится винт, и, кинув книгу на траву, пошел на взлет. Старый, зачитанный до дыр томик подхватило мощной струей от винта, и листы разлетелись в разные стороны. Надо было видеть, с какой любовью исправляли летчики и техники оплошность Чалышева. Они долго ходили по стоянке, собирая вырванные листы. По вечерам подбирали "Овода", собирали заново, аккуратно склеивали страницы тонкой папиросной бумагой. А сержант Ревуцкий, работавший до войны в типографии переплетчиком, сделал новый прочный переплет.
Поглядывая в окно, я заметил, как над полем появился пассажирский самолет Ли-2. Прижатый облаками, он заходил на посадку так низко, что, казалось, чертил крылом по земле. Когда самолет сел, к нему подошла закрытая брезентом машина с красным крестом. Я, мучимый любопытством, вышел на улицу. У самолета рядом с другими незнакомыми мне офицерами стоял наш полковой врач. Заметив меня, он махнул рукой. Я подошел.
- Хочешь посмотреть фашистский концлагерь? Детишек оттуда вывозят. Видишь, первую партию отправляют самолетом? - тихо сказал Смирнов. - Иди отпросись у командира.
Я заторопился в штаб. Дерябин был один.
- Товарищ командир, разрешите на пару часов отлучиться!
- Куда?
- Да с майором Смирновым в концлагерь хотим поехать.
Дерябин посмотрел на часы, затем в окно, по стеклу которого бежали капли, и махнул рукой:
- Давай, только недолго... Вдруг солнце выскочит...
На санитарной машине мы поехали к лагерю. Издалека увидели серый кирпичный забор, ряды бетонных столбов. Они стояли в три ряда и были густо опутаны колючей проволокой. Совсем недавно по ней пропускали электрический ток. По периметру лагеря возвышались сторожевые вышки. Сквозь паутину колючей проволоки виднелись унылые бараки. А еще дальше высились красные кирпичные трубы, теперь уже остывшие, уже не рассеивавшие по окрестным полям свой страшный жирный пепел. Откровенно говоря, при виде этой угрюмой картины я готов был повернуть назад, но отступать было поздно. Сержант закрыл за нами черные железные ворота, которые лязгнули громко и омерзительно. Я вздрогнул и невольно оглянулся.
В лагере поражал царивший здесь порядок. Все в линию, все симметрично. Ровные шеренги бараков, прямые чистые дорожки. На серой стене какого-то служебного здания огромный плакат. Прижав палец к губам, с него смотрела женщина, а внизу были нарисованы три аршинные буквы "PST!". Эта надпись "Молчи!" - преследовала нас по всему лагерю.
В сопровождении одного из военных врачей мы пошли к бараку. Около него стояли машины. В одну из них два пожилых санитара поднимали на руках детей, подсаживали их в кузов. Мы заглянули под брезент, дети боязливо отпрянули в глубь машины. Это были мальчики и девочки лет десяти - двенадцати. Все были одеты во что-то серое, бесформенное. Они сидели, плотно прижавшись друг к другу, и испуганно глядели на нас. Маленькие узники были настолько худы, что походили на живые скелеты.
- Откуда вы, ребята? - голос у меня невольно дрогнул.
Они долго молчали. Наконец один мальчик немного осмелел, потянулся к нам. Бледный, какой-то весь прозрачный, он показал на звезду на моей шапке и что-то сказал по-польски. Осмелела и черноглазая девочка с черной челочкой волос. Она тихо сказала:
- Я из Смоленска. Два года мы с сестренкой жили в лагере. Потом нас перевели сюда. Моя мама здесь умерла. Недавно меня разлучили с моей сестренкой Варей. Мы с ней близнецы. Где она теперь, я не знаю. Наверно, умерла...
И девочка горько заплакала.
В это время к кабине передней машины подошел военный врач.
- Куда вы их везете, доктор? - спросил я.
- Как куда? В госпиталь. Выхаживать, - ответил он.
Так вот почему к нам прилетел Ли-2 в такую дрянную погоду...
- И много их здесь, в лагере?
- Таких-то мало. - Врач помолчал, а затем глухо добавил: - Больше тех, которые ходить уже не могут, - и кивнул на раскрытую дверь барака.