После посадки я собрал летчиков эскадрильи у своего самолета и на случай боевых вылетов приказал им переложить полетные карты. Вдруг раздался радостно-удивленный возглас Рябова:
- Командир! Да ведь в последний раз карту перекладываем: сам Берлин в планшет вмещается!
Это замечание вызвало у летчиков шумную реакцию. Послышались острые шутки в адрес Гитлера и всей его фашистской своры, доживавшей - мы в это свято верили - последние дни.
Во второй половине дня с севера потянуло холодом. Поплыли серые, плотные облака. К вечеру небо прохудилось, пошел сильный дождь. О себе напомнила близкая Балтика.
На рассвете мы проснулись от грохота близких артиллерийских выстрелов. С перепугу повскакали с постелей и, на ходу застегивая пуговицы, побежали в укрытие.
Над нашими головами со свистом летели тяжелые снаряды. Лежавший рядом со мной капитан Чернобаев боязливо огляделся:
- Сергей! Неужели фашисты прорвались, окружили нас? Погибнем не как настоящие летчики, в небе, а словно тараканы в этой чертовой щели...
Мы на всякий случай вытащили из кобуры пистолеты, перезарядили их. Вдруг правда немцы появятся.
Стрельба длилась примерно полчаса и внезапно прекратилась. Высунув головы, мы осторожно огляделись. Никого нет, тихо. Только позже выяснилось, что наш аэродром оказался между двумя шоссейными дорогами. По той, что была справа от нас, на запад шли наши танки, а по той, что слева, прорывались к своим, оказавшимся в "клешне", фашистские "тигры" и бронетранспортеры.
Каким-то образом обнаружив друг друга, они начали перестрелку, и в прямом и в переносном смысле мы оказались между двух огней. К счастью, ни наши, ни немецкие танки не пошли во взаимную атаку, не то подавили бы они наши самолеты, словно яичные скорлупки.
После завтрака мы, командиры эскадрилий, направились на командный пункт. Вскоре туда со свернутой в трубку картой пришел дежурный метролог. У него был такой вид, будто именно он виноват в том, что дождю не видно конца.
- Ну, чем порадуешь, Новиков? - спросил Дерябин. Капитан развернул карту, положил ее на стол и сказал:
- Вот видите, товарищ подполковник, улучшения не обещаю. Над нами проходит мощный циклон. Пока его не протянет на юг, ничего не изменится.
Дерябин хмуро посмотрел на карту:
- Ну что ж, друзья, если ко мне вопросов нет, я вас не задерживаю.
Мы вместе с командиром полка вышли на улицу и стали смотреть на дорогу, по которой на запад шли наши войска. Дерябин повернулся к нам и с досадой сказал:
- Что обидно, рядом по дороге идут машины с боеприпасами, артиллерия, пехота, а мы взлететь не можем. Так и Берлин без нас возьмут!
После обеда некоторые летчики досыпали украдкой, забравшись в кабины. Пошел и я к своему самолету.
По краю летного поля, пощипывая тощую траву, уныло бродил беспризорный скот: свиньи, овцы, коровы...
Подхожу я к своему самолету - у хвоста стоит большая пестрая корова. Вытянув шею, она мирно пережевывала жвачку. Я подошел поближе, она повернула голову в мою сторону.
Корова смотрела такими грустными глазами, будто хотела сказать что-то.
- Здорово, кума! - невольно вырвалось у меня. - Ты чего здесь делаешь? Прокатиться на самолете хочешь?
Корова еще больше пригнула шею, потянулась ко мне.
- Колпашников! - крикнул я механику, который, открыв капот, осматривал мотор. - Смотри, гостья припожаловала.
Механик обернулся и от удивления открыл рот:
- Ты откуда, милая? А ну, пошла! Посторонним на стоянке находиться не дозволено.
И он стал шарить глазами по земле, ища хворостину или палку.
- Тпрусь, говорю! - замахнулся Колпашников на корову. Та приподняла голову с длинной паутиной слюны на губах и жалобно замычала.
- Да она же по-русски не понимает, - усмехнулся подошедший к нам Водолазов. - Дай-ка я ее поясным ремнем перепояшу.
И он стал расстегивать пряжку.
- Погодите-ка, товарищ лейтенант, - сказал Колпашников, приседая перед коровой на корточки. - Э, да она не доена! Смотрите, у нее молоко на землю капает, а вымя-то, вымя как разнесло! Видите, соски в сторону торчат.
- Вот в чем дело! - сказал Водолазов, застегивая ремень. - Ах, бедняга, что же нам с тобой делать? Давай, Колпашников, подои ее. Ты, я вижу, крупный специалист по коровам, - предложил он.
- Подоить? - опешил механик. - Да я не знаю, с какой стороны и подойти к ней, не то что доить!
- А что, и правда, ребята, - сказал я, подходя к корове. - Надо что-то придумать. Самому попробовать, что ли? В детстве, помню, приходилось доить, когда мать болела...
- Конечно, товарищ командир! - подзадорил механик. - Я бы сам, да страшновато. Эх, жаль, что девчата наши, оружейницы, еще не приехали.
- А ну, неси из кабины парашют! - приказал я механику. - Уж если садиться под нее, так по всем правилам.
Механик легко прыгнул на крыло.
- А куда сдаивать будем? - крутил я головой в поисках посуды.
- Пока на землю, товарищ командир, чтобы облегчение ей дать, - сказал Колпашников, - а потом я разыщу что-нибудь... Во, во! Видите, как пошло, аж струи бьют! - подбадривал механик, бегая вокруг меня и коровы.
Вскоре нашлось и ведро. Тугие белые струи звонко ударили о донышко. Нас окружили зеваки - летчики, техники. Время от времени давали ценные, по их мнению, указания.
- А вы, товарищ капитан, ошибку в жизни сделали, в летчики пошли. Ваша планида совсем другая, - пошутил мой заместитель Рябов.
- Еще успеет перековаться. Глядишь, рядом с Золотой Звездой Героя "Серп и Молот" повесят, - поддакнул лейтенант Водолазов, гладя вытянутую морду коровы, которая от этой ли ласки или от моих усилий теперь блаженно дремала. Механик Колпашников участливо наклонился к пеструшке:
- Что же твои хозяева бросили тебя, сбежали? Видишь, мы тебя выручаем. А попалась бы такая, как ты, красавица на глаза фашистам, они бы из тебя вареную говядину сделали. Молодец против овец, а против молодца - сам овца. Стоило заявиться русскому Ивану, он и пятки показал.
Раза три я отдыхал, так немели руки, Наконец вымя коровы похудело и обвисло. Я встал и, потряхивая кистями рук, скривился от боли:
- Ой, братцы, совсем отсохли! Как теперь штурвал держать?