Так Ли-2 летали всю ночь.
Аэродром обстреливался почти беспрерывно. Но воевать все равно надо. Мы быстро приспособились к сложной обстановке и стали расставлять самолеты так, чтобы потом не выруливать на взлетно-посадочную полосу, а, запустив мотор, сразу идти на взлет.
Мы патрулировали над аэродромом, охраняя чешские войска от налетов немецкой авиации. По нескольку раз в день летали в разведку в район Прешов – Кошице. Особенно часто вел наблюдение за врагом командир одного из моих звеньев старший лейтенант Павлов. Он следил, не идут ли по дорогам к Дуклинскому перевалу подкрепления фашистам.
Другие наши летчики сопровождали штурмовики к вершине перевала, куда с тяжелыми боями пробивались наши пехотинцы и артиллеристы. «Ильюшины» сбрасывали бомбы, расстреливали гитлеровцев из пушек и пулеметов, расчищали путь нашим войскам.
Однажды, вернувшись с задания, я увидел рулившую к стоянке пару самолетов. Из кабины передней машины виднелась голова командира звена лейтенанта Павлова в шлемофоне и летных очках. Он только что возвратился из разведывательного полета. Боясь задеть крылом другие машины, он поминутно высовывался из кабины. Его механик стоял с поднятыми вверх руками, указывая ему место рядом с моим самолетом. Проруливая мимо, он обдал нас упругой струей теплого пыльного воздуха, перемешанного с выхлопными газами, и выключил мотор.
Откинув на борт привязные ремни, Павлов вылез из кабины на крыло и стал расстегивать парашют – высокий, худощавый, в выгоревшей добела гимнастерке, теперь темной на спине и под мышками. Он спрыгнул на землю, подошел ко мне, сняв с головы шлемофон, достал из кармана сложенную пополам пилотку. Она лишь слегка прикрыла его пышные черные волосы.
Мы пошли к командиру. Подполковник Дерябин стоял около радиостанции. Я только собрался докладывать, как он опередил меня вопросом:
– Что, Павлов, интересного видел?
– Посмотрел, товарищ подполковник, знакомые места: горные склоны, ущелья. Не заметил никакого движения. И в Прешове, и в Кошице на улицах ни души! Незаметно никакого движения и на железных дорогах. А вот здесь, – Павлов приподнял планшет и показал пальцем на карте, – по этой шоссейке, что тянется по ущелью на север, обнаружил колонну автомашин. Решил снизиться, глянуть, что фашисты везут, и снять их на пленку. Не тут-то было! Под такой зенитный огонь попал – стена разрывов передо мной встала. И главное, отвернуть некуда! Слева – гора, справа – гора. Чудом проскочил сквозь огонь. Правое крыло в двух местах осколками продырявили…
– Молодец, Павлов! – сказал командир и положил ему руку на плечо, что означало высшее одобрение. – Освободим от врага Прешов, назначим тебя комендантом этого города.
Потом мы так и звали Павлова: «Комендант Прешова».
Через несколько дней ко мне подошел инженер эскадрильи Смагин.
– Товарищ командир! На самолете Павлова мотор ресурс выработал, – озабоченно доложил он. – Надо сегодня ночку поработать и заменить.
– Я не возражаю, если надо, – ответил я.
Инженер с тремя механиками, подсвечивая себе лампочкой, действительно работали всю ночь и к утру закончили. Заправили машину бензином, маслом, охлаждающей водой. Я встретил Смагина на стоянке. Он шел на завтрак – бледный, с ввалившимися глазами, но вид у него был довольный.
– Все в порядке, командир! Заменили мотор. Осталось опробовать.
– Ну и молодцы! – от души похвалил я. – Главное сделано. Теперь идите отдохните часик-другой. Потом придете, прогазуете на земле, а Павлов облетает машину.
Только расстались со Смагиным, уже не помню, куда я шел, как вдруг слышу: на стоянке эскадрильи запустили мотор. Не знаю почему, но у меня тревожно екнуло сердце. Я повернулся на звук. Мотор работал как раз на той машине, на которой заменили двигатель. «Ну и Смагин! – подумал я. – Пока не доведет дело до конца, не успокоится…» И в этот момент на окраине аэродрома раздался оглушительный взрыв. Я подбежал к самолету. Издали увидел в кабине Павлова. Скрестив руки над головой, дал ему сигнал: «Выключи мотор!» Но Павлов смотрел на приборы и не видел меня. На стоянке раздался еще взрыв. Я упал на землю. Осколки со свистом разлетелись во все стороны.
Поднявшись, я посмотрел на самолет. Голова Павлова, беспомощно свесившись, касалась борта. Мотор работал на полных оборотах. Самолет, трепеща крыльями, рвался с колодок. Не дай бог сорвется – погубит другие машины!
Выручил Смагин. Отбрасываемый мощной струей воздуха, он, наклонившись вперед, подкрался к кабине и выключил мотор.
Собрался народ. На голове Павлова с левой стороны был виден рассеченный осколком шлемофон. Во всю длину фюзеляжа тянулся окровавленный след, будто кто огромной кистью мазнул красным. Подъехала санитарная машина. Из нее вышел врач полка Смирнов и, вскочив на крыло, пощупал у Павлова пульс. Летчик был жив. Его быстро перевязали, положили в машину. Вместе с раненым поехали я и летчики его звена Столяров, Нефедов и Татанишвили.
Госпиталь стоял на окраине города. Он размещался в большом, с колоннами, сером здании. На скамейках, на опавших листьях под деревьями сидели выздоравливающие. Подходили машины. Санитары и медсестры вытаскивали из них тяжелораненых.
Ко мне, тяжело опираясь на костыли, подошел немолодой старшина: