– Здорово, кума! – невольно вырвалось у меня. – Ты чего здесь делаешь? Прокатиться на самолете хочешь?
Корова еще больше пригнула шею, потянулась ко мне.
– Колпашников! – крикнул я механику, который, открыв капот, осматривал мотор. – Смотри, гостья припожаловала.
Механик обернулся и от удивления открыл рот:
– Ты откуда, милая? А ну, пошла! Посторонним на стоянке находиться не дозволено.
И он стал шарить глазами по земле, ища хворостину или палку.
– Тпрусь, говорю! – замахнулся Колпашников на корову. Та приподняла голову с длинной паутиной слюны на губах и жалобно замычала.
– Да она же по-русски не понимает, – усмехнулся подошедший к нам Водолазов. – Дай-ка я ее поясным ремнем перепояшу.
И он стал расстегивать пряжку.
– Погодите-ка, товарищ лейтенант, – сказал Колпашников, приседая перед коровой на корточки. – Э, да она не доена! Смотрите, у нее молоко на землю капает, а вымя-то, вымя как разнесло! Видите, соски в сторону торчат.
– Вот в чем дело! – сказал Водолазов, застегивая ремень. – Ах, бедняга, что же нам с тобой делать? Давай, Колпашников, подои ее. Ты, я вижу, крупный специалист по коровам, – предложил он.
– Подоить? – опешил механик. – Да я не знаю, с какой стороны и подойти к ней, не то что доить!
– А что, и правда, ребята, – сказал я, подходя к корове. – Надо что-то придумать. Самому попробовать, что ли? В детстве, помню, приходилось доить, когда мать болела…
– Конечно, товарищ командир! – подзадорил механик. – Я бы сам, да страшновато. Эх, жаль, что девчата наши, оружейницы, еще не приехали.
– А ну, неси из кабины парашют! – приказал я механику. – Уж если садиться под нее, так по всем правилам.
Механик легко прыгнул на крыло.
– А куда сдаивать будем? – крутил я головой в поисках посуды.
– Пока на землю, товарищ командир, чтобы облегчение ей дать, – сказал Колпашников, – а потом я разыщу что-нибудь… Во, во! Видите, как пошло, аж струи бьют! – подбадривал механик, бегая вокруг меня и коровы.
Вскоре нашлось и ведро. Тугие белые струи звонко ударили о донышко. Нас окружили зеваки – летчики, техники. Время от времени давали ценные, по их мнению, указания.
– А вы, товарищ капитан, ошибку в жизни сделали, в летчики пошли. Ваша планида совсем другая, – пошутил мой заместитель Рябов.
– Еще успеет перековаться. Глядишь, рядом с Золотой Звездой Героя «Серп и Молот» повесят, – поддакнул лейтенант Водолазов, гладя вытянутую морду коровы, которая от этой ли ласки или от моих усилий теперь блаженно дремала. Механик Колпашников участливо наклонился к пеструшке:
– Что же твои хозяева бросили тебя, сбежали? Видишь, мы тебя выручаем. А попалась бы такая, как ты, красавица на глаза фашистам, они бы из тебя вареную говядину сделали. Молодец против овец, а против молодца – сам овца. Стоило заявиться русскому Ивану, он и пятки показал.
Раза три я отдыхал, так немели руки, Наконец вымя коровы похудело и обвисло. Я встал и, потряхивая кистями рук, скривился от боли:
– Ой, братцы, совсем отсохли! Как теперь штурвал держать?
Увидев у самолета кучу народа, подошел замполит, подполковник Хрусталев.
– Вы что тут митингуете?
– Да вот немецкой корове на русском языке политграмоту втолковываем, товарищ подполковник, – ввернул кто-то с озорным смешком. – Может, поймет она, что ее хозяева понять не смогли.
– Поддается агитации? – улыбнулся замполит.
– Вполне. Вот ее благодарность!
Рядом с Хрусталевым поставили полное ведро с шапкой молочной пены.
Тут же, у самолета, мы дружно вычерпали теплое молоко кружками, котелками и пустыми банками из-под тушенки…
Вскоре погода наладилась, выглянуло солнце. По небу теперь плыли легкие облака. Зеленые сосны, промытые дождем, источали крепкий запах. Первая листва на деревьях радовала глаз своей свежестью.
Аэродром ожил. По стоянке между самолетами засновали машины с горючим и сжатым воздухом. Механики расчехлили машины, готовя их к боевым вылетам. Из кабин слышались радиопереговоры и громкие щелчки перезаряжаемого оружия: девушки-оружейницы готовили к воздушным схваткам пушки и пулеметы. Повсюду слышались шутки, смех. Настроение у людей было приподнятое, каждый чувствовал: до победы оставались считанные дни.
В тот же день я получил задание: сопровождать своей эскадрильей группы штурмовиков в район Потсдама.
Надев шлемофон, я взял летный планшет и пошел к самолету.
Вокруг моего «яка», что-то подкручивая и подвинчивая и напевая под нос веселый мотив, ходил механик. Увидел меня и смущенно улыбнулся.
– Ну, как наш корабль? – спросил я. – Готов к бою?
– Порядок! – ответил Колпашников. – Бензином заправлен по самое горлышко.
И он полез в кабину за парашютом. Достав его, механик расправил лямки. Я просунул в них руки и защелкнул замок. Сел в кабину, включил радио. В наушниках послышался знакомый голос ведущего «илов» майора Степанова:
– Денисов, привет! Как настроение?
– Нормально! Тебя вижу, взлетаю! – ответил я, заметив, как низко, над самым лесом, показалась группа штурмовиков.
Взлетел четверкой. За мной – звено Рябова и пара лейтенанта Иванова. Мы, пристроившись к «ильюшиным», пошли в сторону Потсдама.
Над Берлином вверх тянулись столбы дыма, кругом полыхали пожары; в гитлеровском логове догорал фашизм. Южнее города работала неизвестная нам группа штурмовиков. Они, став в круг, обрабатывали позиции врага. «Илы» ныряли по одному вниз, стреляли из пушек, а сбросив бомбы, плавно набирали высоту для нового захода. Возле них ходила восьмерка «яков».