Наземная станция наведения предупредила по радио ведущего наших «илов»:
– Степанов! Работай с левым кругом, не мешай соседям. Восточнее вас работают друзья-варшавяне.
– Какие еще варшавяне? – удивленно переспросил Степанов. – А-а, понял, понял! – торопливо добавил он, видимо вспомнив про находившийся неподалеку от нас аэродром польских летчиков…
Штурмовали поляки отлично, и я невольно залюбовался их работой.
На восточной окраине Потсдама наши штурмовики сбросили бомбы. На втором заходе вниз полетели шары с горючей жидкостью.
В воздухе было спокойно, даже зенитки не стреляли. Взглянув вниз, на озеро Охабель, я увидел на его зеркальной поверхности острую стрелку волн. По озеру шел небольшой пароход. Он тянул на запад три баржи. Караван находился как раз посредине озера, примерно в километре от берега. Я по радио немедленно передал на станцию наведения:
– «Ока»! Я – «тринадцатый»! По озеру Охабель в сторону Потсдама идет пароход с баржами. Как поняли? Прием!
– «Тринадцатый»! Я – «Ока»! – тотчас ответили с земли. – Немедленно атакуй! Это переправляются на ту сторону фашисты. Постарайся сорвать переправу. Как понял?
– Понял отлично!
Я внимательно осмотрелся кругом. «Мессершмиттов» пока не видно, все спокойно. Убедившись, что штурмовики в безопасности, я передал ходившему над ними Рябову:
– Рябов! Остаешься с «илами». Я атакую пароход. Видишь, шлепает по озеру?
– Вас понял, – ответил Рябов. – Работайте спокойно.
Я положил самолет на ребро с углом градусов в семьдесят и нырнул вниз.
Белый, с высоты казавшийся игрушечным кораблик рос на глазах. Уже четко стала различаться толстая труба, выбрасывающая тугую струю черного дыма. Я дал длинную очередь из пушки и пулеметов по баржам, по палубе парохода. Фашисты, прячась от моего свинца, заметались. Во время второй атаки снаряды, видимо, угодили в машинное отделение. Над пароходом выросло белое облако пара, его стало заволакивать густыми темными клубами. Фашисты стали прыгать в воду.
Я доложил об успешной атаке на командную радиостанцию. Слышу в ответ довольное:
– Молодец, «тринадцатый»! Благодарю. Хорошо помог пехоте!
Только направился к своим штурмовикам, слышу в наушниках чей-то взволнованный голос:
– Маленькие, маленькие! Выше вас, справа, «мессеры»!
Я взглянул вправо. Действительно, со стороны Берлина подходили три четверки «мессершмиттов». Я передал команду Рябову:
– «Тридцать первый»! Набери на всякий случай высоту, понаблюдай за нами сверху.
– Понял, – откликнулся Рябов.
Фашисты, однако, не пошли к нам, а кинулись в атаку на поляков. Судя по стремительности нападения и манере, это были опытные пилоты. Польские истребители бросились отбивать атаку, и в воздухе закружилась плотная карусель из самолетов. Над темнеющим внизу лесом то и дело сверкали трассы пулеметных очередей.
Мы, охраняя свои «илы», в бой пока не вступали. Вдруг я увидел, как левее меня в хвост польскому штурмовику пристроился «мессершмитт». Стрелок-радист, отбиваясь, ударил по «мессеру». Польский истребитель бросился товарищу на помощь. Мне было хорошо видно, как поляк догонял немца. Он так увлекся погоней, что совершенно забыл про свой хвост. А к нему в то время уже подкрадывался другой «мессер». Еще минута, и его срежут! Не раздумывая, я сверху бросился на фашиста. Выжимаю из «яка» все, что можно, а сам кричу:
– Обернись, друг!.. В хвосте «мессер»!
Но тут же вспомнил, что поляк меня не слышит, наши передатчики работают на разных волнах.
Чтобы спугнуть немца, дал издалека по нему очередь. Мельком заметил, что и поляк пустил по «мессеру» сноп огня. Тот сразу задымил.
Но и фашист, который подобрался к хвосту польского «яка», успел ударить. И видимо, попал, потому что польский летчик сразу же вышел из боя и сбавил скорость. Очевидно, машина была повреждена. Вдруг он положил самолет на бок и нырнул вправо – вниз, под меня. Что он делает?! Я тоже развернулся вправо и увидел сзади моего самолета пару фашистских истребителей. Они резко уходили вверх.
У меня пересохло во рту: был на волосок от смерти! Вовремя же отогнал их поляк. Ведь еще мгновение, и… Спасибо, тебе, неизвестный друг!
Фашистские летчики, потеряв один самолет, сбитый поляками, ушли восвояси. Видно, у них кончилось горючее. Закончили работу над целью и наши штурмовики. Один за другим потянулись на свой аэродром. Взяли курс к дому и мы.
И тут смотрю: справа крылом к крылу моего «яка» пристраивается польский самолет со знакомой десяткой на фюзеляже. Поляк знал: наш аэродром располагался ближе к линии фронта, чем их, и, опасаясь, что не дотянет до своих, решил садиться у нас.
На конце крыла его машины была начисто сорвана обшивка, торчали острые концы отбитого лонжерона.
Со стороны было хорошо видно, что пилотировал поврежденный самолет польский летчик с большим трудом. Я сбавил скорость. В ответ поляк благодарно кивнул мне головой.
Вытягивая шею, он то и дело беспокойно поглядывал на поврежденное крыло. От встречного воздушного потока обшивка его крыла буквально «дышала». Я понимал, в любую минуту она может сорваться, и тогда самолет развалится на куски.