В эти дни Дутов написал разоблачительную статью о заигрывании Керенского с большевизированными Советами, однако вечером 9 августа в редакцию «Вольности» проникли несколько человек в штатском (по свидетельству очевидца, это были латыши[340]) и, угрожая главному редактору, разбросали набор. Редактором являлся известный журналист А.В. Амфитеатров, который после этого случая стал бояться пропускать в печать статьи оппозиционного характера. Вскоре он был уволен (по иным причинам — как первоклассный редактор он был слишком дорог для Совета[341]), а редакция стала коллективной. В её состав вошли только члены Совета: А.И. Дутов, Г.Д. Ткачёв, БД. Самсонов, П.П. Калмыков и В.С. Филатов (кооптирован в Совет).
К середине августа эпицентр политической жизни переместился в Москву. 8 августа здесь прошло собрание общественных деятелей, на котором присутствовала делегация Совета. На Государственном совещании, которое должно было открыться несколько позже, Совету было предоставлено десять мест, а поскольку многие его члены участвовали в работе совещания как представители своих войск, получилось, что в работе совещания принимали участие практически все, кто состоял в Совете. 11 августа делегация выехала из Петрограда, а 12-го утром уже была в Москве. Казачьи делегаты поселились вместе в круглом угловом зале Московского дворянского собрания. А.М. Каледин жил на частной квартире. Казачьи представители провели собственное совещание под председательством Каледина. Товарищами (помощниками) председателя казачьей фракции были Дутов и М.А. Караулов. На первом заседании было образовано две комиссии: по общим вопросам (председатель — Караулов) и по военным вопросам (председатель — Дутов). Как вспоминал впоследствии Ф.А. Щербина, участвовавший на совещании в составе кубанской делегации: «Я в первый раз видел Каледина… во многом я единомышленник с этим обаятельным генералом-казаком. Весь ход участия в съезде нас, казаков, укрепил меня как в этом частном, так и в общем убеждении в том, что могут же сходиться и объединяться между собою не только казаки из профессионально-интеллигентной среды, но и казаки из среды предержащей власти. В этом убеждала меня и совместная работа с другим представителем предержащих властей — с оренбургским казаком А.И. Дутовым… я имел полную возможность ознакомиться и оценить казачью идеологию, как в суждениях всех вообще представителей казачества на общих собраниях, так и ближе воззрения А.И. Дутова и отчасти А.М. Каледина, так как после почти бессонной ночи он успел познакомиться с нашею с Дутовым сводкою и внести свою долю поправок в неё. Об этом, да и вообще о взаимоотношениях казаков в той обстановке остались у меня светлые воспоминания. Наши заседания и принятие казачьей декларации прошли оживлённо и дружно»[342].
В ходе работы выявилось единство взглядов казаков по основным вопросам, к 13 августа была выработана общая резолюция, её сводку и окончательную редакцию осуществили Дутов и Ф.А. Щербина, на следующий день она была зачитана от имени всего казачества Калединым. Резолюция была довольно резкой, и казаки боялись, что Каледин может от этого пострадать, поэтому решили, что зачитывать должен кто-то другой. Узнав об их опасениях, Каледин решительно вызвался сам озвучить документ, более того, он усилил пункт об ограничении прав комитетов требованием их отмены[343].
Совещание открылось в Большом театре 11 августа в 16.00 речью Керенского и длилось до 23 часов. 14 августа в 11 часов казаки поехали к Брестскому вокзалу встречать Корнилова. В почётном карауле стояли казаки двух оренбургских сотен. Речь Каледина, выступившего в тот же день, должна была, по его замыслу, быть правее речи Корнилова, чтобы власти согласились с корниловской программой. По свидетельству очевидцев, речь Каледина была наиболее ярким моментом совещания. Каледин сказал: «Служа верой и правдой новому строю, кровью запечатлев преданность порядку, спасению родины и армии, с полным презрением отбрасывая провокационные наветы на него, обвинения в реакции и контрреволюции, казачество заявляет, что в минуту смертельной опасности для родины, когда многие войсковые части, покрыв себя позором, забыли о России, оно не сойдёт со своего исторического пути служения родине с оружием в руках на полях битвы и внутри в борьбе с изменой и предательством… В глубоком убеждении, что в дни смертельной опасности для существования родины всё должно быть принесено в жертву, казачество полагает, что сохранение родины требует, прежде всего, доведения войны до победного конца в полном единении с нашими союзниками. Этому основному условию следует подчинить всю жизнь страны…»[344] Помимо этого, программа Каледина, а следовательно, и Дутова предполагала: неучастие армии в политической деятельности; упразднение всех Советов и комитетов в армии и в тылу, кроме полковых, ротных, сотенных и батарейных; ограничение их компетенции хозяйственными вопросами; пересмотр декларации прав солдата и дополнение её декларацией его обязанностей; решительные меры по укреплению дисциплины в армии; единство фронта и тыла; восстановление дисциплинарных прав начальствующих лиц; установление твёрдой внепартийной власти; жёсткое подавление сепаратизма; введение трудовой повинности; обеспечение законности при выборах в Учредительное собрание. Речь Каледина, по мнению Ленина (Ульянова), — «это самое существенное политическое заявление, сделанное на Московском совещании»[345]. Что может быть убедительнее такого признания, сделанного прямым врагом!
341
342
343
344
Государственное совещание: Стенографический отчёт / С предисл. Я.А. Яковлева. М.—Л., 1930. С. 74. Из цитаты исключены выкрики с мест и комментарии. — А.Г.
345