Несмотря на подготовку плана эвакуации Новочеркасска, решение сдать город казалось немыслимым.
Последние дни Новочеркасска настолько подробно описаны журналистами-современниками, что мы можем восстановить даже диалоги, воспроизвести мельчайшие детали...
В Новочеркасске полторы сотни делегатов Круга и новый атаман ломали головы, как спасти Тихий Дон. Мобилизация срывалась. Державшие строй полки стояли недвижимо — ни за тех, ни за этих. Богаевский прятался где-то в Ростове. По коридорам разговоры. Таинственно шушукались о каких-то деньгах:
I
— № 23 в «Московской»...
— ...Деньги Каледина...
— ...Надо сказать на Круге...
Окриком пришла телеграмма от Корнилова с требованием ответа, будут ли казаки защищать Дон и помогут ли Добровольческой армии.
Спешно подобрали делегацию:
— Езжайте, уговорите, чтоб не уходили...
Добровольческая армия затерялась, растворилась в громадном Ростове. Падал снег. У дома Парамонова мерзли коноводы и часовые внешней охраны. За тамбуром двойной двери в вестибюле — охрана внутренняя. Юнкера и офицеры натянуто
снисходительны, судьба и революция подняла их (а может—зашвырнула?) в ближайшее окружение таких людей... Алексеев... Корнилов....
— Отчетливый жулик, господа...
— И фамилия... Зильбершухер...
На ввалившихся донцов покосились.
— К генералу Алексееву...
Документов не спросили. И так видно — союзники. Гвардейски, прямо-таки преображенски вежливо и без выкрутасов тихо ответили:
— Влево в коридор и первая дверь налево.
Верховного руководителя нет на месте, штабные и адьютан-
ты пьют чай с бутербродами. Предложили донцам. Те замялись.
— ...Защищая хлебородный юг от большевиков, мы тем самым отстаиваем его и от немецких поползновений...
— ...Без того или иного специального кодекса чести человечество проживет, а без идеи чести, как таковой, ему жить вообще не стоит...
«Господи, кто о чем...». Пошли к Корнилову.
Генерал Корнилов мелковат, держится прямо. Одет в штатское, но брюки по-военному заправлены в сапоги. Воротник сколот булавкой. Он обернулся к делегации, знаком попросив тишины у группы генералов и офицеров. Предупреждая приветствия и просьбы, сказал сухо и жестко:
— Или обещанные подкрепления, или мы уходим на Кубань.
Он помолчал, испытующе глядя на делегацию. Но и донцы
молчали, сбитые с тона.
— Армия с 13 января в боях, — вновь заговорил Корнилов также сухо. — Город под обстрелом тяжелых орудий из Батайс-ка. На армию у меня шестьдесят кавалеристов. Красные опять обошли нас кавалерией, — он приподнял со стола виток телеграфной ленты. — И это на Дону!..
Корнилов, будто вспомнил, обернулся к кому-то из офицеров.
— Полк кавалерии... Прогоните его, туда я послал взвод партизан....
Телохранитель Резак-бек Хаджиев — витой аксельбант, усики — ястребом, как на виноватых, уставился на донскую делегацию.
А.В. Венков —■
— На Дону и без кавалерии! Я говорил Каледину... генералу Каледину, что нужны решительные меры. И что же? — Корнилов поискал глазами. — Насколько мне известно, генерал Каледин объяснял свою... свое решение... Вот: «Я получил сведения, что по грунтовым дорогам на город движется противник. Эти сведения застают нас врасплох...». Врасплох... По грунтовым дорогам... Красные переиграли нас конницей. И это на Дону. Ловко!...
— Каледин застрелился из-за отзыва из-под Гуково Георги-евского батальона. Новочеркасск защищает... защищало... тогда... шестьдесят четыре штыка...
Кто-то из корниловцев вздохнул, как бы говоря: «Какая конница? Какой Георгиевский батальон? Побойтесь Бога, господа! В окно поглядите...». Корнилов услышал этот вздох, мельком глянул на своих, помолчал, кашлянул.
— Сейчас речь идет о Ростове.
— А... Новочеркасск?...
— Заслушав доклад генерала Лукомского о положении Добровольческой армии, я решил, что возложение на Добровольческую армию задачи защиты Новочеркасска поведет к ее гибели. А согласиться на это не могу, — сухо-официально, как приговор читал, сказал Корнилов.
— Мы объявили мобилизацию первой и второй очередей, — торопливо заговорил один из делегации. — Для мобилизации нужно время... Три дня...
Корнилов оглянулся на высокого, красивого генерала. Тот пожал плечами.
— Хорошо. Три дня, — твердо сказал Корнилов, кивнул и отвернулся.
После барина Каледина с его величественной осанкой и породистым лицом (и откуда там порода на Усть-Хопрах, третье поколение, как дворянство заслужили) маленький рябоватый Назаров вида не имел, да еще под грузом непосильным гнулся, взгляд не поднимал. Выслушал посланных.
— Три дня? — спросил с сомнением.
7 февраля в полдень Назаров подал в отставку.
Круг ударил по больному:«. .7) Войсковой Круг единогласно просит и настаивает, чтобы генерал Назаров в этот грозный
час не слагал с себя полномочий Войскового атамана и тем самым исполнил бы долг истинного сына Тихого Дона».
Назаров нагнул голову, сказал невнятно:
— Долг свой исполню.
Обритый, обстриженный наголо Богаевский, после смерти Каледина покинутый всеми и готовый скрываться, выступал на Круге с последней речью.
— Одиннадцать лет прошло, как я поверил в казачество. За эту веру, быть может, придется поплатиться... Какая-то дьявольская затея вселилась в русских людей. Словно все сразу ополоумели.
Большевиками приготовлен галстук всей интеллигенции, они расстреливают ее, а кое-кого и пытают. Зверь-человек освирепел теперь больше, чем когда-либо. А ведь это та самая интеллигенция, которая еще при Александре Первом добивалась свободы народу. Декабристы складывали голову за свободу. Но народ остался рабом.
Новочеркасск будет занят. Расправа несомненно будет... Я ухожу, чтобы своим именем кое-кого в ipex не вводить. Доведется, послужу еще. Не доведется, не поминайте лихом.
Я не верю, что большевики пришли спасти Дон, не верю потому, что у меня есть и образование, и знание истории. Кому-то надо подчиниться. Но кому? Красивые слова на знамени большевиков: «Свобода, равенство, братство». Не свершится, не сбудется это. Не проведут в жизнь эти святые лозунги.
Не дай бог, если Круг разбежится. Этого одного я боюсь... Вы должны понять сказанные Алексеем Максимовичем слова: «Если бы мне только два полка, да разве это было бы...».
Свой позор пережить не мог...
А мне пока остается немного — уйти отсюда. Простите, не судите...
На другой день утром Богаевский уехал. Расчет его был ясен. Он и Каледин были на всю Россию объявлены контрреволюционерами, но Каледина уже нет, а Богаевский уходит. А Круг — все же выборный, народный орган...Большевики на переговоры пойдут: немцы начали наступление, война на два фронта для большевиков — большая роскошь. Может быть, удастся зацепиться...
Мобилизация сорвалась. Последняя надежда — 6-й Донской казачий полк, только что прибывший на Дон, невзирая на торжественную встречу и торжественные проводы на фронт против большевиков, бросил позиции и пошел домой, пока не перерезали дорогу вверх по Дону.
— Казаки, а как же приказ атамана? — метались средь проходивших в порядке сотен офицеры-партизаны.
Из рядов насмешливо ответили.
— Приказ у нас такой: «Ребята, по домам!»
Войсковой Круг сгоряча ввел на фронте смертную казнь, но дела уже было не поправить, да и смертную казнь после протеста 28 делегатов отменили...
По городу гулял слух: Голубов передал записку, что сохранит город. Все лезли с вопросами к Назарову. Тот ничего не знал.
i!
il
Он вернулся из поездки по войскам (войск почти не было), вылез из крытого авто. Конвой из партизан спешился, шершавилась замокревшая шерсть на лошадях. Предупрежденный офицер штаба ждал и взял под козырек. Проходя, Назаров остановил на нем взгляд.