— Да. Поезжайте и передайте: казаки никакой помощи оказать не могут.,. Ввиду неудавшейся мобилизации... И что я больше не смею задерживать на Дону Добровольческую армию, — безнадежно махнул рукой и прошел в здание Войскового штаба.
8-го вечером красные ударили по Ростову из Батайска тяжелыми. Генерал Марков, руководивший отходом из Батайска и считавший сдачу этого села своей виной, процедил сквозь зубы.
— Краснокожие...
В штатском костюме и шляпе набекрень Марков походил на героя-любовника из оперетты.
Решение было принято. Часть обозов отправили в Нахичевань и дальше на Аксайскую. Войска таганрогского направления получили приказ оттягиваться в Ростов.
Утро было серым. Сырость, слякоть, густой туман. К знакомым запахам добавился новый — горелой бумаги.
С утра загрохотало. Большевики вели наступление из села Султан-Салы, от Чалтыря и со станции Хопры, охватывали город полукругом. В Темернике постреливали местные подпольщики Зявкина.
По пустынным улицам кучками, озираясь, пробегали юнкера, последнее время они опасались ходить в одиночку.
Казачьи полки, стоявшие в Гниловской, просто ушли из станицы. «Казачьи колонны спокойно, на виду у нас, уходили за горизонт», — вспоминали потом красногвардейцы.
К полудню бой подкатился к самому городу. Красная конница отрезала добровольческий бронепоезд, и белые, лишившись основной огневой силы, стали поспешно отступать. Арьергард Черепова, перестреливаясь с изменившими гниловски-ми казаками и рабочими с Темерника, прошел Гниловскую. Вслед за ним в станицу (уже в полдень) вступили советские войска. Добровольцы, прикрывая город, копились у кирпичного и цементного заводов. Чернецовцы, офицеры-павловцы, студенты, ударницы с пулеметами, Георгиевский батальон — все эти части, перемешанные отступлением, не имея единого командования, дали под Ростовом последний бой.
Большевики взяли кирпичный и разбили цементный завод. К двум часам дня их цепи залегли на окраинах города. Две роты студентов были сбиты и побежали вверх, до Малого проспекта, к своему штабу. Но остальные устояли, и красная пехота, вырвавшаяся вперед без артиллерии, отступила, ушла.
Заспешили, боязливо пригибаясь и помахивая флагами и шапками, делегации...
Добровольческое командование отдало приказ об эвакуации города. Командующий войсками района генерал Африкан Богаевский, брат калединского соратника, распорядился распустить учащихся с занятий, закрыть магазины, жителям запрещалось выходить на улицу после 6 часов вечера. В четыре пополудни он объявил городскому самоуправлению, что армия уходит и снимает караулы.
3-я сотня чернецовского отряда стояла арьергардом у вокзала, прикрывая отход армии. Подкрадывались сумерки. Красные, дождавшись артиллерию, ударили из Гниловской, поддержали из Батайска. Синий снег розовел под шрапнельными вспышками. Подъесаул Лазарев разглядывал в бинокль пугливо погасившие огни Гниловскую и Олимпиадовку, пытался засечь, откуда стреляют.
Грохнуло и завизжало прямо над головой. Чей-то вскрик. Забегали, засуетились партизаны. Ординарец вполголоса сказал из-за плеча.
— Штаб-ротмистр Иноземцев...
Из станционной будки высунулся телефонист.
— Господин есаул, ктелефону... — смущаясь и опуская глаза, сказал. — Красная гвардия. Подключились как-то...
Лазарев взял трубку.
-Ну?
— Дружески советую положить оружие. Иначе будет плохо.
— А не подавитесь?
«Друг нашелся!». Невидимая большевистская батарея ударила очередью, положила партизан на снег, загнала в укрытия. «Нащупали. Потому и звонили...»
— Где командир? От генерала Корнилова...
Мальчишка-офицерик, вчерашний гимназист, щелкнул каблуками, протягивая пакет, сказал, явно рисуясь.
— Мы бросаем этот богатый, но духовно-жалкий и тупо-торгашеский город.
Лазарев, не отвечая, надорвал пакет.
— Командиры взводов, ко мне! — обернулся на партизан, тащивших убитого штаб-ротмистра (усы забиты снегом, прямой пробор растрепался...). — Бросьте труп...
В пять часов Добровольческая армия выстроилась на углу Пушкинской и Ткачевского, у особняка Парамонова. Корниловский ударный полк... три офицерских батальона: Новочеркасский, 1-й и 2-й Ростовские... морская рота в черных шинелях... юнкерский батальон со студенческой ротой... партизаны... Неженцев в черкеске на серовато-пепельной лошади разъезжал перед строем. Темнело. В тревожном ожидании промелькнул час. Из особняка вышли генералы. Корнилов в полушубке с генеральскими погонами, приложив руку к папахе, сбежал по лестнице к вскинувшему голову вороному текинскому коню. В тени высокого крыльца, окруженный конвоем садился в седло. Со звонким цоканьем засеменили по скользкому высокими тонкими ногами подобранные горбоносые кони. Один из конвой-цев вез свернутый национальный флаг.
Команда. Добровольцы поротно, держа равнение и печатая шаг, двинулись к Нахичеванской меже. Не было в душе ни грусти, ни сожаления. Шли молча. И лишь в студенческой роте
юнцы, не представлявшие до конца, куда и зачем они идут, пели что-то на мотив «Белой акации». И взлетел вдруг над серыми густыми прямоугольниками звонкий припев.
Смело мы в бой пойдем За Русь Святую И как один прольем Кровь молодую! ...
Вот он — Великий поход! Уходившие последними юнкера выпрягли лошадей у попавшихся им по дороге извозчиков и полностью обобрали пожарную часть на Крепостном.
— Эх, жаль — рестораны закрыты! ...
Генералитет, уйдя из парамоновского особняка, первый привал сделал в лазаретном городке. Приткнулся к стене барака сонный генерал Алексеев, в руках тросточка. Похаживал генерал Деникин, в штатском, но уже с карабином. Романовский... Трухачев...
— Ну что, господа? Идем?...
Собрались и пошли.
Ростовские большевики вышли из подполья и собирали рабочих в отряды Красной гвардии. Но больших столкновений между ними и уходившими корниловцами не было. Ночью в городе побывала красная разведка. Основные силы Сиверса накапливались в Темернике.
В тот же вечер Войсковой атаман Назаров пригласил походного атамана генерала Попова и начальников отрядов, собрал президиум Круга, местных политических «деятелей».
Ясно было, что Новочеркасск не удержать. Круг и правительство — бессильны. Никакие постановления никем не исполнялись. Мобилизация не прошла. Приходили казаки из соседних станиц, митинговали, пьянствовали и расходились по домам, иногда успев получить новое обмундирование. В Новочеркасске намечался хаос. Вовсю работало большевистское подполье. Все было расхлябано, расшатано, ни один правительственный орган не действовал. Привольная жизнь, миражом поманившая в начале 17-го года, осталась пустым звуком, чужим делом, затеей незначительной части доморощенной интеллигенции, которая верила в Круг, то есть в демократию.
Нахохлились мрачные «деятели». Среди них растерянность, ждущие взгляды в сторону военных. Там — вызывающий разнобой костюмов и оружия. «Партизаны...». Для них самое интересное только начинается.
Назаров начал совещание. Заговорил, вскинув голову, тускло блеснул шершавый шар обритого черепа.
— Казачество в лице как рядовых, так и офицеров не пожелало отстаивать новые пореволюционные институты — Войсковой Круг и выборность Донского атамана. Да-с... Но Круг... Круг — выборный казачий орган. Распустить его сейчас — значит признать власть за самозванцами вроде Голубова и Подтел-кова. А потому, — Назаров помолчал, он был военный — не дипломат, положение было ему предельно ясно, и он стал говорить, как задачу ставил, — Круг перевести в Константиновскую, в глубь казачьей территории, пока Мамонтов держит фронт под Персиановкой. Все силы — в кулак, там, в центре 1-го Донского округа. Сам буду командовать... И там собрать Большой Круг... Для партизан главной задачей будет — сохранить силы, пока не образумятся станицы.