Иванаускас бережно опустил убитую им девушку на пол.
— Наше следующее представление будет через двадцать минут, — сказал он. Черный платок колебался от его дыхания. — Мне становится скучно. Пожалуй, я взорву одну из своих бомб с нервно-паралитическим газом. Я предупреждал вас — бомбы расположены на многих жизненно важных объектах города.
Немой ужас обуял всех, кто видел эту кровавую сцену и слышал голос террориста. Все это напоминало сцену казни приговоренных к смерти шариатским судом в Грозном.
Видели все это и в оперативном штабе по освобождению заложников, и во всех кабинетах различных управлений и центров Федеральной службы безопасности и Министерства внутренних дел. Они слышали, как кричали в истерике остальные спортсменки.
В спецавтомобиле прозвучал зуммер телефона. Полковник Горемыкин взглянул на телефон, но касаться трубки не отваживался.
— Поднимать? — спросил у него Купреев.
Горемыкин махнул рукой. Звонили из ФСБ.
— У вас нет времени на стратегию, ребята, — прозвучал чей-то начальственный голос. — Если вы не отдадите приказ на штурм, мы упрячем вас за решетку… Новый Буденновск, понимаешь, тут устроили… Немедленно приступайте к действиям!..
— Там все заминировано. Минеры не могут даже притронуться к стеклу…
— Буравьте стены, высаживайтесь на крыше, подкапывайте, гипнотизируйте их, в конце концов, но действуйте! — заорал тот, кто был на другом конце провода.
— Мы не можем принять решение на штурм без письменного на то подтверждения вышестоящего начальства! — отчеканил Купреев.
Его собеседник взорвался:
— Какое разрешение! У вас есть все полномочия! Ни на одну секунду Россия не должна оставаться без зонта, которым является ваше подразделение! А вы не можете самостоятельно принять решение?
— Пошел на хрен! — спокойно произнес Купреев в трубку. Звонивший еще что-то кричал, но Купреев положил трубку и потер лоб.
Если штурмовать, заложники погибнут все сразу. Если тянуть время, можно выиграть хоть одну жизнь.
Вскоре позвонили психологи.
— Этот человек не собирается никого отпускать, это не в его стиле.
— Что это значит — его стиль?
— Он взрывает заложников, чтобы прикрыть свой отход.
— Откуда такая уверенность?
— Из элементарных наблюдений, — пояснил психолог. — Мы видели, как он убил заложницу. Он прикрывался ею, как щитом… Впрочем, это всеобщая тактика, однако у данного типа она сопряжена с садистскими наклонностями.
Купреев положил трубку.
— Он всегда убивает заложников, — сказал Купреев Горемыкину.
— Что же нам делать?
— Надо побольше узнать о нем. Может, в прошлом…
— Мне плевать, что он делал в прошлом! — вдруг заорал Горемыкин. — Мы должны сделать все, чтобы спасти людей!
— Он рассчитывает на это.
— На что?
— На то, что мы станем жалеть заложников. Послушайте, товарищ полковник, я внутренне готов пожертвовать несколькими невинными гражданскими лицами и убить его. Я лично возглавлю штурмовой отряд.
Горемыкин сощурился.
— Вы уверены, что это поможет избежать большого кровопролития?
— Да. Разрешите выступить?
— Подождите. Нам никогда не отмыться, если мы примем решение сами. Пусть сверху нам спустят приказ. А приказ — дело святое. Пока у начальства трещит голова, какое же принять решение, мы будем продолжать пытаться вытащить их живыми…
— Но они же развязали нам руки, — сказал Куп — товарищ полковник, разрешите приступить к штурму…
— Делайте так, как считаете нужным, — отрезал Горемыкин, отводя глаза в сторону.
Купреев вздохнул.
— Нет, — сказал он, — если и вы не даете мне прямых указаний, то я не решусь на штурм. Будем ждать.
— Ждать очередной жертвы?
— Сейчас надо придумать какой-нибудь отвлекающий маневр. Может, найти его мать, сестру, брата, жену или подругу, в конце концов.
— В том-то и дело, что у него абсолютно никого нет. Он одинок, как волк.
— Может, он добивается чего-то другого?
— Чего?
— Может, где-то в другом месте грабят Алмазный фонд или штурмуют ракетную шахту с ядерными боеголовками, а?
— Я не знаю…
Неожиданно издалека донесся приглушенный взрыв, сопровождаемый протяжным гулом.
— Черт возьми, что это такое?
Горемыкин и Купреев выскочили на улицу.
— Он взорвал еще одну бомбу. Вон там! Видите облако черного дыма?
— Он знает, что делает, — пробормотал Горемыкин. — У всех и так душа в пятках, а он еще и фейерверки устраивает. А у нас никакой возможности воздействовать на него. — Горемыкин обхватил голову руками. — Сволочь ты, сволочь, как же ты планируешь уйти?