— Ну, чортъ съ нимъ, утѣшалъ Устю Орликъ; завтра, гляди, бѣляночка подъѣдетъ, и на цѣлыхъ полгода разживемся. Вѣрно!
Однако и Устя, и Орликъ, прождавъ напрасно три дня, стали уже безпокоиться: бѣляны не было. Выставленный въ пяти верстахъ по верховью рѣки караульный на конѣ, Макарка, вострый малый, не являлся…
Всякій день посылали къ нему кого-либо изъ шайки провѣдывать, не спитъ ли, или не отлучился ли самовольно. Макарку находили бодрствующимъ на своемъ мѣстѣ, въ камышахъ на заворотѣ рѣки, откуда онъ могъ издалека, за версту, увидать плывущее судно. Но ничего не появлялось на рѣкѣ.
— Будетъ, не прозѣваю. Мигомъ прискачу оповѣстить, говорилъ Макарка.
На третій день эсаулъ не вытерпѣлъ и, сѣвъ верхомъ на своего любимаго коня, ускакалъ съ тѣмъ, чтобы подняться по рѣкѣ до тѣхъ поръ, пока не встрѣтитъ бѣляны. Но не проѣхалъ Орликъ и семи верстъ, какъ повстрѣчалъ верхового… Это былъ ихъ же молодецъ — крымскій татаринъ Мустафа, посланный повыше Камышина на добычу, какъ и Лысый, въ наказаніе за лѣнь и дармоѣдство…
Мустафа обрадовался есаулу… Онъ ѣхалъ веселый и довольный.
— Ничего не раздобылъ? спросилъ Орликъ.
— Везу… Все раздробила! съ акцентомъ отвѣчалъ татаринъ, плохо говорившій по русски. Не выдышь?
И Мустафа дернулъ плечемъ, — за спиной его висѣло два ружья…
— А! Вотъ гоже! Это намъ всего нужнѣе. Молодецъ, Мустафа. Я не запримѣтилъ.
— А во тута многа, многа, Аллахъ! сказалъ татаринъ и показалъ на торбу, перекинутую за сѣдломъ чрезъ спину лошади.
— Что-жь тутъ?
— Все, — кратко выкрикнулъ крымецъ.
— Да что все-то, махомедово рыло? пошутилъ эсаулъ.
— Все… Многа… Платка, чулка, рубаха, кахтана, шапога… зачастилъ татаринъ, выговаривая всѣ русскія слова на одно любимое окончаніе. А вотъ акчи здѣся! прибавилъ онъ, показывая на грудь… Здѣсь — деньга!
— Вотъ какъ? Сколько? удивился Орликъ.
— Два десыть и восемь карбованца!
— Кого-жъ ты это обчистилъ?..
— Барына!
— Барыню? Какую?!
— Барынѣ Человѣка! А не ханымъ, не барыніа. Барынь. Мой на баба палыть никогда не будешь. Послѣ баба и собака — ружья бросай. Не гоже.
— Убилъ барина-то?
— Убылъ! И онъ убылъ на мой, но по вѣтра попала. На морда, на глаза, на носа. И вся морда — ничего нѣтъ… Вотъ снымала все моя, кофтана, чулка, штана, шапога, карбованца и все тащитъ бачка атамана. Якши?
— Якши, поганый. Совсѣмъ якши. Молодецъ. На первый разъ лучше нельзя, сказалъ Орликъ. Вѣдь ты впервой вышелъ на разбой-то. Не бивалъ еще народъ-то?
— Моя? О-о? Аллахъ… Моя бывалъ человѣка. Многа. Вотъ что на неба звѣзда, а моя убывала человѣка, схвастнулъ татаринъ.
— Эка, вретъ-то! разсмѣялся эсаулъ добродушно. Ну, а скажи, вспомнилъ Орликъ, не видалъ ты на рѣкѣ, не обгонялъ бѣляны…
— Былана… Выдалъ.
— Гдѣ?.. ахнулъ Орликъ.
— Вотъ. Туда… Ѣдытъ…
— Гдѣ. Далеко-ль? Верстъ-то сколько будетъ?
— Два, три, четыре… Вота, тута.
— Ну, слава тебѣ Господи, воскликнулъ Орликъ. Мы заждалися. Думалъ ужь я, что меня въ городѣ надули, что никакой бѣляны и не будетъ мимо насъ.
— Ѣдытъ! Яманъ… О-о, Аллахъ. Яманъ.
— Отчего?
— Яманъ! Яманъ! трясъ татаринъ головой.
— Да что не гоже-то, отчего?…
— Человѣка… Шесть, десыть, двадцать и полъ-ста. Многа, многа… Базаръ.
— Что на базарѣ?…
— Да.
— У тебя, можетъ, въ глазахъ рябило да троилось. Ты считалъ, что-ль?
— Многа! Многа! Яманъ. И ружья много, и пушка на пареда. Охъ, и морда многа, и пушка балшой. Балшой.
— Пушка? Большая?
— Мой башка и два кулакъ еще въ пушка можно клади.
— Ладно… Вы татары боитесь пушекъ, что чортъ ладону. Тебѣ со страху она. велика показалась, небось… Ну, поѣзжай въ Яръ.
— А твоя?
— А моя тута стоялъ будешь! пошутилъ Орликъ. Ты можетъ, врешь про бѣляку-то. А вотъ какъ увижу своими глазами, такъ и поскачу подымать молодцовъ. Ступай. Можетъ, я тебя еще обгоню.
Татаринъ двинулся, а Орликъ выѣхалъ съ берега въ воду и, на половину укрытый въ камышахъ, сталъ ждать, зорко, глядя вверхъ по рѣкѣ.
— Эхъ, забылъ ему, поганому мухоѣду, наказать не сказывать ничего молодцамъ про пушку на бѣлянѣ, подумалъ эсаулъ. Чего ихъ загодя пугать. Успѣютъ струсить, какъ сами увидятъ.
Чрезъ полчаса ожиданія Орликъ вскрикнулъ весело.
— Вотъ она гостья! Милости просимъ. Добро пожаловать! Угощенье у насъ готово!
Вдалекѣ, на гладкой синеватой поверхности широкой рѣки, освѣщенной полдневнымъ солнцемъ, показалось большое тупоносое судно, яркой бѣлизны отъ свѣжихъ досокъ, которыми была она обита. Тихо, едва замѣтно для глаза, двигалась она по теченью. Хотя и далеко была бѣляна, а зоркій глазъ Орлика все-таки разглядѣлъ нѣчто для него непріятное. На носу бѣляны ослѣпительно блестѣло что-то, отражая лучи солнца.