— И впрямь пушка! Отчистили, окаянные. Нарочно! Знаютъ, анафемы, что отъ одного этого свѣту у нашей татарвы душа въ пятки уходитъ…
Орликъ обождалъ еще минутъ десять и все приглядывался. На бѣлянѣ чернѣлся и шевелился помостъ…
— Неужто же все это народъ? ахнулъ Орликъ. Такого и не видывано было. Ну, десятокъ батраковъ хоть и съ ружьями; а вѣдь тутъ четыре десятка, коли не больше… Ахъ, ты, анафема-купецъ! Скажи на милость!
И Орликъ вспомнилъ вдругъ, что Хлудъ сказывалъ ему про слухъ, который ходилъ въ городѣ. А говорили, что если пойдетъ на Астрахань судно купца Душкина, богача казанскаго, то онъ, наслышавшись объ Устиномъ Ярѣ около рѣчки Еруслана и о томъ, что тѣмъ обывателямъ Яра мирволитъ камышинскій воевода — найметъ себѣ цѣлую шайку молодцовъ только проводить бѣляну, чтобы миновать Устинъ Яръ; а тамъ распустить всѣхъ съ судна…
— Что если и впрямь, думалъ Орликъ, анафема-купецъ нанялъ себѣ полсотни молодцовъ въ провожатые, да роздалъ имъ ружья, да къ пушкѣ салдата-артиллериста поставилъ?.. Что тогда подѣлаешь?..
Орликъ зналъ, что на татарву нечего и расчитывать. На своихъ однихъ, на русскихъ, могла быть надежда, да и то не на всѣхъ. А начать отбирать самыхъ лихихъ — придется напасть въ меньшемъ числѣ.
— Вотъ и дождались. Обида. Неужто же пропустить не трогая. Какъ можно. Да и Устя не захочетъ ни при чемъ остаться. Какъ-бы вотъ тоже Устю-то уберечь. Полѣзетъ впередъ всѣхъ, не глядя на ружья, да пушки… Не удержишь!.
Орликъ вздохнулъ и вдругъ вымолвилъ шепотомъ:
— Да, чудно, чудно это! Каждый разъ, видать, будто смерти своей ищетъ, а она не идетъ. Въ прошломъ маѣ мѣсяцѣ тоже было! Какъ не повалило замертво на мѣстѣ, даже непонятно. Да прямо и теперь скажу… Глядишь и сдается — смерти Устя ищетъ. Зачѣмъ? Чудно.
Орликъ опять вздохнулъ.
Бѣляна была уже на полверсты ближе… Орликъ ясно видѣлъ теперь большую и короткую блестящую пушку, или какъ звали этотъ сортъ пушекъ въ городѣ, «гаубицу». Кромѣ того, на бѣлянѣ виднѣлось дѣйствительно много народу. Очевидно, что ѣдущіе на суднѣ знали приблизительно мѣсто и знали, что они уже не вдалекѣ отъ разбойнаго гнѣзда, гдѣ навѣрное слѣдуетъ ждать открытаго нападенья разбойничьей шайки. Они были очевидно на-готовѣ: на палубѣ рядами и съ ружьями.
— Ну, жарко будетъ! воскликнулъ Орликъ. Можетъ къ вечеру и я въ землѣ сырой лежать буду. Что-жь, наша жизнь, бѣгуновъ, — алтынъ.
Орликъ выѣхалъ изъ камыша и во весь опоръ пустился въ Устинъ Яръ.
XVI
А въ Ярѣ всѣ молодцы и самъ атаманъ были уже въ сборѣ… Мальчуганъ Гаврюкъ, лазившій на макушку ближайшей горы, ради баловства, увидѣлъ одновременно съ Орликомъ, середи Волги, сіяющую въ лучахъ солнца бѣляну.
Шустрый мальчуганъ отъ радости чуть не кубаремъ скатился съ горы и, бросившись въ первую-же хату, гдѣ жилъ Черный, крикнулъ:
— Бѣляна! Бѣляна!
Какъ по волшебству, зашевелился сразу весь поселокъ. Всѣ молодцы высыпали изъ своихъ хатъ мгновенно и были въ сборѣ около развалины. Атаманъ явился тотчасъ-же съ мушкетономъ на спинѣ, съ пистолетомъ за поясомъ и съ мѣшкомъ, гдѣ были заряды…
На вопросъ его, кто видѣлъ бѣляну, кто крикнулъ первый — никто отвѣчать не могъ. Всѣ указывали на Лысаго и на Бѣлоуса. Они первые крикнули.
Лысый клялся, что онъ кричалъ, когда ужь молодцы бѣжали изъ хатъ со всѣхъ сторонъ по тропинкамъ.
Старый Бѣлоусъ открещивался и ссылался на «Совраса», дьякона разстригу. Этотъ отказывался, говоря, что онъ сталъ кричать послѣ Кипруса. Кипрусъ отнѣкивался, какъ умѣлъ только по-русски — на-половину словами, на-половину движеніемъ рукъ.
Не онъ первый крикнулъ… онъ сидѣлъ подъ окномъ у себя и слышалъ, какъ кто то крикнулъ: бѣляна. Товарищъ его, башкиръ, подтвердилъ то же; они бросились съ Кипрусомъ бѣжать къ дому атамана и стали кричать, когда ужь другіе кричали. Не они первые всполошили всѣхъ. Виновникъ, Гаврюкъ, былъ даже запертъ матерью, въ виду предстоящей битвы съ бѣляной, изъ опасенія, что кто-либо изъ разбойниковъ уведетъ мальчугана себѣ въ помощь.
— Ахъ, черти! Идолы! разсердился Устя. А я-то обрадовался, думалъ, караульный прилетѣлъ, или Орликъ вернулъ. Ахъ, черти… Ну, пошли, расходись…
Но едва только нѣкоторые, сожалѣя и охая отъ напрасной тревоги, стали расходиться, какъ другіе крики остановили ихъ.
— Орликъ! Егоръ Иванычъ! Эсаулъ!
Орликъ мчался въ полуверстѣ во весь опоръ и, завидя нѣкоторыхъ молодцовъ въ сборѣ, высоко махалъ рукой и что-то кричалъ.