— Богъ съ тобой. Я замужъ никогда не собиралась и никогда ни за кого не пойду. Вѣкъ буду парнемъ прикидываться! отвѣчала Устя. Хотѣлось было дѣвушкѣ сказать: развѣ за тебя бы пошла! Но она этого не сказала; она думала всегда, что умный Тарасъ самъ это по ея глазамъ пойметъ, но онъ не захотѣлъ этого понять! — что-жъ говорить!
— А коли я помирать буду и стану тебя просить объ этомъ, пойдешь за него? Ради меня, что ли?
— Пойду! грустно проговорила Устя, и ей почудилось, что на глазахъ ея выступили слезы, чего, кажется, ужъ давнымъ давно не случалось.
— Ну, спасибо, родная. Помни это. Обѣщала.
Больше Тарасъ ничего не сказалъ дѣвушкѣ. Когда Петрынь вернулся домой, онъ вызвалъ сына за собой и, уведя на задворки въ огородъ, сѣлъ съ нимъ на лужайкѣ.
— Крѣпко ты любишь Устю? спросилъ онъ.
— Вѣстимо, батька.
— Тебѣ безъ нея — жизнь не въ жизнь, каторга?
— Хоть утопиться.
— Ну, а любитъ она тебя?
— Тысячу разовъ сказывала!
— Что? ахнулъ Тарасъ, — сказывала тебѣ, что тебя любитъ?
— Вѣстимо.
— Да ты лжешь, что-ль?
— Зачѣмъ я буду лгать. Спроси ее самое. Правда, что она не вѣдаетъ про то, что я призналъ въ ней дѣвицу. Она мнѣ сказывала, якобы пріятелю, что меня всякая дѣвица полюбитъ.
Тарасъ долго молчалъ, наконецъ вздохнулъ и всталъ…
— Ну, прости, сынокъ, я на два дня опять отлучусь по дѣлу. Если нарвусь на воеводскихъ да засадятъ меня, не пугайся — я опять уйду; не въ-первой!
— Ладно! равнодушно произнесъ Петрынь, вѣрившій въ ловкость и опытность отца-атамана.
Тарасъ вошелъ въ домъ къ Устѣ.
— Прости, дѣвушка, произнесъ онъ, я на два дня отлучуся опять; дѣло есть.
Сердце защемило у Усти отъ этихъ словъ. Вспомнилось ей прощанье въ степи со Стенькой, но то было легче; теперь холодомъ охватило ее всю…
— Зачѣмъ, куда… прошептала она, будто ослабѣвъ вдругъ.
— Нужда. Дѣло. Если нарвусь на начальство, вы живо ко двору утекайте, а я выберусь, и васъ еще, поди, въ пути догоню. Не въ-первой мнѣ… Ну, а коли мнѣ не сдобровать… помни свое обѣщанье… живите счастливо и меня добромъ поминайте, какъ дѣтямъ слѣдуетъ — выходи вотъ замужъ за моего Петрыня.
— Тарасъ, Богъ съ тобой! Что ты… ты будто собираешься куда, далече!.. черезъ силу, отъ отчаянья и страха, выговорила Устя.
— Такъ, родная, къ слову пришлось… Я на два денька. Ну, прости, дѣвушка.
Тарасъ обнялъ крѣпко и поцѣловался съ Устей. Почудилось ему, что губы Усти холодны, какъ ледъ и дрожатъ.
Дѣвушкѣ вдругъ захотѣлось ему прямо сказать одно завѣтное слово… но онъ живо отвернулся отъ нея и заговорилъ съ сыномъ.
— Ну, прости, сынокъ… Помни, коли что, сейчасъ утекайте домой, а то и васъ накроютъ. Да это я такъ; а черезъ два дня я вернусь безпремѣнно.
Черезъ два дня Тарасъ былъ въ острогѣ, въ кандалахъ и на цѣпи прикованъ къ стѣнѣ, какъ песъ. Берегло начальство, какъ зеницу ока, славнаго волжскаго разбойника, что двадцать лѣтъ не давался имъ, какъ кладъ.
Какъ же онъ теперь-то маху далъ?
Онъ самъ явился къ воеводѣ!..
— Погулялъ, буде! сказалъ онъ. — Намаялся да и прискучило. Судите и казните.
Боялся Тарасъ одного — кнута и Сибири. Но скоро узналъ, что съ нимъ будетъ, и перекрестился. Будетъ за всѣ его долголѣтнія лиходѣйства по низовью Волги, Камѣ и по Чусовой примѣрно строгое наказанье — четвертованье.
Узнала Устя о поимкѣ и заключеніи Тараса, и во второй разъ въ жизни сердце ея будто содрогнулось и кровью горячей облилося. Первый разъ было съ ней такъ, когда она, прискакавъ изъ острога домой, нашла домикъ отца Ѳеодора, заколоченный досками, а теперь вотъ во второй разъ… И еще тяжелѣе, еще ужаснѣе. Теперь она, благодаря признаньямъ Петрыня бездушнаго, смутно чуяла правду. Тарасъ ее любилъ, какъ же онъ уступилъ ее сыну, а самъ вдругъ попалъ въ острогъ?
Въ первую минуту Устя собралась было итти къ воеводѣ и добровольно отдаться, чтобы очутиться около Тараса, но Петрынь краснорѣчиво убѣдилъ дѣвушку, что отецъ непремѣнно уйдетъ и явится въ скорости домой. Главное дѣло имъ самимъ бѣжать скорѣе изъ города; попадутся они, тогда и Тарасъ пропадетъ изъ-за нихъ, потому что онъ ихъ не броситъ въ острогѣ, а троимъ вмѣстѣ бѣжать мудренѣе.
Чрезъ силу и противъ воли согласилась Устя, и они въ ночь осторожно покинули городъ. Съ этого дня, ежедневно, ежечасно ждала Устя атамана Тараса домой… Петрынь тоже надѣялся и утѣшалъ ее, и тоже ждалъ.
Прошелъ мѣсяцъ, эсаулъ Гвоздь отправился въ городъ развѣдать объ атаманѣ. Прошелъ еще мѣсяцъ, а ни о Тарасѣ, ни о Гвоздѣ не было ни слуху, ни духу.
Шайка безъ начальства стала разбѣгаться и бунтовать. Устя тоже собралась опять въ городъ, и Богъ вѣсть, что могла бы она сотворить съ собой, если бы отправилась, но на счастье ея вернулся эсаулъ и повѣдалъ о судьбѣ Тараса.