Малина небрежно обѣщалъ «щенка» не трогать, а развѣ такъ только поучить малость, чтобы не баловался и не оралъ по ночамъ.
Однако этому обѣщанью сибирнаго — не убивать Петрыня, атаманъ и эсаулъ настолько мало довѣрялись, что Петрынь былъ оставленъ въ домѣ Усти. Трусливый парень боялся теперь отойти даже на нѣсколько саженъ отъ крыльца. Когда Однозуба попросила его въ сумерки помочь ей дотащить бѣлье до рѣчки, то Петрынь замахалъ руками.
— Господь съ тобой! наскочитъ Малина — и аминь!
— Со мной не тронетъ, не посмѣетъ, заявила Ордунья; небось.
— Должно быть, не посмѣетъ? Что ты ему?
— Тронетъ тебя, я атаману доложу, глупый.
— Тронетъ… Онъ такъ тронетъ, что на мѣстѣ останешься. Такъ что-жъ мнѣ въ твоемъ докладѣ, дура?
Прошло нѣсколько дней.
Между тѣмъ двое посланцевъ Усти — Черный, ушедшій въ Камышинъ къ Хлуду, и разстрига Саврасъ, отправленный въ одинъ свитъ оволо Саратова тоже для развѣдокъ — ожидались ежедневно обратно съ вѣстями.
Въ скиту, куда направился Саврасъ, начальствовалъ раскольникъ, Старецъ Серафимъ, который, несмотря на иноческую жизнь въ дремучемъ лѣсу, постоянно зналъ всю подноготную въ Саратовѣ. Зналъ больше, чѣмъ иной житель самаго города, иначе въ скитѣ и жить было бы не безопасно, такъ какъ на старцевъ посылались команды солдатъ гораздо чаще, чѣмъ на разбойниковъ. Это было для начальства и легче, и выгоднѣе; у старцевъ часто въ скитахъ находили крупныя суммы денегъ, собиравшихся изъ пожертвованій согласниковъ, да къ тому же старцы отъ солдатъ не оборонялись, конечно. Прійти, перевязать тѣхъ, что не успѣли удрать, забрать деньги и плѣнныхъ да отвести въ острогъ, было не мудрено. Солдаты тоже на нихъ шли охотнѣе, чѣмъ на шайки разбойниковъ, которые и изъ ружей палить умѣютъ.
Устя надѣялся, что Саврасъ отъ старца Серафима узнаетъ непремѣнно про доносъ или измѣну Петрыня, если таковая была. У Серафима даже въ канцеляріи намѣстника былъ свой человѣкъ, который его не разъ отъ бѣды спасалъ, во-время предупредивъ о готовящихся распоряженіяхъ.
Чрезъ четыре дня послѣ ночного покушенія Малины, судьба Петрыня сразу рѣшилась. Вмѣсто Савраса пришелъ въ поселокъ послушникъ изъ скита и, опросивъ, гдѣ набольшій устинцевъ, повѣдалъ атаману громовую вѣсть: Саврасъ прислалъ его сказать, что на Яръ изъ Саратова двинута команда съ офицеромъ.
Извѣстіе было не пустой слухъ. Иванъ, или, какъ онъ назвался, Ванекъ, самъ видѣлъ солдатъ и едва убѣжалъ. Команда по дорогѣ зашла въ ихъ скитъ, все разграбила и сожгла, старцевъ перепорола и разогнала, «распужала по лѣсу», такъ какъ ей отвести въ острогъ никого изъ нихъ указу не было, а указъ былъ по пути только разорить скитъ, а путь команды къ рѣчкѣ Еру слану, на разбойный притонъ Усти! Саврасъ, наскочивъ на солдатъ въ скиту, былъ пойманъ, выпоротъ и, когда его допытали, что онъ, разстрига, Устинъ Яръ знаетъ — взяли въ провожатые, а онъ, Ванекъ, взялъ переда, по приказу Савраса, чтобы предупредить атамана.
Устя сильно смутился и понурился. Пришедшій Орликъ переспросилъ снова гонца. Ванекъ, малый лѣтъ не болѣе 16-ти, былъ чрезвычайно разуменъ и толковитъ; недаромъ при старцѣ Серафимѣ служилъ въ кельѣ. Ванекъ все подробно отвѣчалъ Орлику.
— Сколько ихъ въ командѣ?
— Болѣе полсотни будетъ — до семи десятковъ; а вѣрно не знаю…
— Всѣ при ружьяхъ?
— Всѣ, кромѣ обозныхъ; при нихъ двѣ телѣги да бричка; да у насъ что награбили еще — на нашу телѣгу склали и повезли.
— А офицеръ — молодой, старый? допрашивалъ Орликъ.
— Онъ не офицеръ, а такъ, стало быть, начальникъ, объяснилъ Ванекъ. — Я видалъ въ городѣ офицеровъ — не то; онъ будто солдатъ тоже, но только изъ дворянъ, и годовъ ему двадцать, не болѣе. Кажись, что такъ вотъ сказывали: карпалъ.
— А на много-ль ты ихъ обогналъ-то? Гдѣ они по-твоему теперь?
— За три дня отсюда будутъ, а то и дальше; я бѣгомъ дралъ, а они, сказывали, по десяти верстъ въ день, болѣе не уйдутъ; карпалъ-то сказывалъ: куда спѣшить! А я вѣдь бѣгъ сюда, что заяцъ махалъ.
Нѣсколько часовъ просидѣли вмѣстѣ атаманъ и эсаулъ, совѣщаясь и раздумывая; было очевидно, что посылка на нихъ команды — было дѣломъ доноса.
Недавній разгромъ бѣляны тутъ былъ не при чемъ, такъ какъ вѣсть о немъ не могла дойти до начальства.
— Это Петрынь! рѣшила Устя. — Правда была твоя, что его слѣдовало давно, подлаго, похерить. Теперь изъ-за меня — всѣмъ погибель; я теперь чую, что это Петрынь.
— Я бы радъ, кабы онъ! сказалъ Орликъ.
— Чему? Теперь и убить его — что проку? Поздно!
— Нѣтъ, я бы радъ былъ, кабы это Петрынь состряпалъ; тогда онъ по уговору таркнетъ отъ насъ тайкомъ къ нимъ на встрѣчу, а это мнѣ на руку… Вотъ что, атаманъ, дай мнѣ подумать… я надумалъ кой-что, да не совсѣмъ; я пойду къ себѣ да пораскину на мысляхъ, а ввечеру зайду.