Всѣ молодцы-устинцы — всякъ изъ своей норы — выпалили вразъ, какъ по командѣ. По всей чащѣ съ обѣихъ сторонъ ущелья мелькнули въ кустахъ огоньки, но грохотъ былъ такъ силенъ, что всякъ изъ нихъ ахнулъ, не понимая, что эта за притча.
А притча была — Козій Гонъ и его диковинное эхо.
Сумятица въ командѣ, вопли и крики огласили тоже оба склона горъ. Нѣсколько человѣкъ попадали на-земь.
— Пали!.. Заряжай, братцы! Живо! Бери! крикнулъ потерявшійся капралъ, но голосъ его, ребяческій и перепуганный на-смерть, только смутилъ еще больше всю команду, да ободрилъ разбойниковъ. Команда выпалила, но зря, въ кусты, иные просто вверхъ. Съ обоихъ склоновъ раздалось еще нѣсколько выстрѣловъ, и они зачастили безъ перерыва; то тамъ, то сямъ вспыхивалъ огонекъ въ темной чащѣ кустарника. Ущелье гудѣло и дрожало… Солдаты бились, толкались, кричали, палили тоже, но падали и падали по два и по три заразъ… Наконецъ, задніе бросились бѣжать назадъ изъ ущелья, и темная змѣйка, гдѣ при ясной зарѣ можно было уже различать людей, шумя двинулась обратно; на дорогѣ оставался однако слѣдъ — раненые и убитые; ихъ было много — недаромъ устинцы цѣлили и били въ кучу. Орликъ бросился изъ кустовъ внизъ и крикнулъ:
— Ребята! половины не осталось, держи! лови!.. за мной…
Кой-гдѣ захрустѣли кусты и посыпались на тропу молодцы.
— Ой, лихо, лихо, лихо, лихо! заоралъ и оралъ Малина во все горло, катясь чуть не кубаремъ съ горы внизъ.
Его веселый голосъ ободрилъ всѣхъ еще больше, чѣмъ видъ раненыхъ и бѣгущихъ. Кто и думалъ было обманомъ остаться и просидѣть въ кустахъ, въ особенности татары, всѣ теперь полѣзли внизъ. Атаманъ тоже не дремалъ. Устя палила чаще другихъ, и едва только задніе бросились бѣжать, Устя выскочила, нашла своего укрытаго въ чащѣ коня, лихого Киргиза, и, вскочивъ на него, махнула въ догонку.
— Стой, стой, зря поранятъ! крикнулъ отчаянно эсаулъ. — Обожди всѣхъ, Устя! Ахъ, Господи, убьютъ еще! Устя!
Но Устя уже пронеслась верхомъ, прыгая чрезъ лежащихъ на землѣ солдатъ.
Молодцы устинцы лихо бросились на бѣгущаго въ безпорядкѣ врага. Татарва, разумѣется, какъ всегда, кинулась со своими ножами и вилами на раненыхъ и упавшихъ, просящихъ помилованья, и доканчивала ихъ. Ихъ дѣло — обшарить карманы и взять что-нибудь подъ шумокъ — деньги, сапоги, шапку или солдатскій походный мѣшокъ съ разной мелочью по обиходу.
Молодцы-разбойники, какъ Малина, Мустафа или Черный, бросились въ пылу удали догонять, конечно, бѣгущихъ. Завязалась перестрѣлка, и устинцы соблюли наказъ эсаула: пока одинъ рядъ, выпаливъ не спѣша, уступалъ мѣста и заряжалъ вновь ружья, другой и третій выступалъ впередъ и палилъ въ свой чередъ… Команда, благодаря разсвѣту, уже сосчитала врага глазами и, ободрясь, начала отстрѣливаться мѣтко. Стали валиться и устинцы, но раненые отходили въ сторону, въ кусты, тогда какъ упавшихъ, падавшихъ солдатъ наступавшій врагъ добивалъ на тропѣ.
Орликъ нагайкой собралъ грабящихъ татаръ и погналъ тоже за другими.
— Бейся, поганцы! Успѣешь наживиться послѣ, и Орликъ пустилъ татарву на перерѣзъ врагу.
Куча калмыковъ, башкиръ и мордвы волей-неволей бросились тоже, подгоняемая нагайкой и пистолетомъ есаула и лѣзла чащей по сторонамъ дороги, чтобы обогнать и обойти отступавшую кучку солдатъ, человѣкъ уже не болѣе двадцати. Атаманъ, всегда пылкій и увлекавшійся въ битвахъ, теперь лихо врѣзался на конѣ въ самую кучу команды. По немъ выпалили раза четыре, но все мимо. Наступавшіе сзади часто стрѣляли и, настигнувъ, уже налѣзали… Обогнавшая татарва спереди бросилась съ своимъ оружіемъ поневолѣ въ рукопашную. Остатокъ команды разсыпался сразу по кустарнику чащи, какъ если бы солдатъ вдругъ разбросало чѣмъ-нибудь… И началась травля ихъ въ одиночку…
Уже на каждаго солдата приходилось по два и по три разбойника. Малина кидался опять звѣремъ отъ одного къ другому и рубилъ топоромъ; наконецъ, въ пылу ярости онъ ошибкой зарубилъ на смерть одного изъ башкиръ.
— Ну, плевать! Не въ счетъ! крикнулъ онъ и бросился далѣе на коннаго врага, но выстрѣлъ въ лице повалилъ его навзничь.
Когда команда вдругъ разсыпалась въ кусты — командиръ ея, оставшись одинъ, выпалилъ въ упоръ по сибирному, но болѣе не выдержалъ и, пришпоривъ коня, трусливо пустился вскачь на утекъ.