Белоказачий офицер И. Савченко в мемуарах, написанных в эмиграции в 1921 году, по горячим следам событий, утверждал, что Думенко действительно собирался перейти к белым, ссылаясь на разговоры среди красных командиров и комиссаров, которые он слышал во время своей короткой службы в Красной Армии: «Думенко определенно мечтал о переходе на сторону белых. Целый ряд свидетельских показаний устанавливают, что Думенко вел секретные переговоры с генералом Сидориным. На суде фигурировали телеграфные ленты разговоров между Думенко и Сидориным. Думенко хотел сразу же сдаться со своим корпусом на Маныче, Сидорин же предлагал повременить и говорил, что надо эту сдачу обставить так, чтобы одним ударом разгромить его и Буденного. В феврале они должны были как раз сомкнуться на Маныче, и Сидорину хотелось, чтобы Думенко не просто сдался, но поставил бы и Буденного в безвыходное положение. Если бы план Сидорина удался, вся картина на фронте была бы совершенно иной… Все наше спасение было в коннице. Разгром конницы был бы нашим разгромом… – говорил комиссар кавалерии фронта».
Савченко: «О думенковском «предательстве» я знал кое-что. Моя дивизия все время дралась с ним зимою 1919 года на Маныче. Уже тогда у нас были слухи, что Думенко не прочь сдаться нам со своим лихим конным корпусом. В хуторе Веселом я видел записку, написанную рукою Думенки. Адресовалась она на имя начальника 4-й Донской дивизии, генерала Калинина. Думенко под напором наших частей оставил хутор Веселый, и в доме, где он квартировал, он оставил записку, приказав казаку, хозяину дома, передать записку генералу Калинину. Казак исполнил поручение Думенки. Записка гласила: «Ухожу. Не хочу драться с казаками. Может, скоро свидимся». Подписи не было. Но казак, передававший записку, говорил, что писал ее сам Думенко, и писал при нем. Подписи же не поставил, видимо, из предосторожности… На хуторе Жеребковом мы узнали от местных казаков, что Думенко расстрелял, здесь же на хуторе, своего комиссара за то, что тот стал вмешиваться в оперативные распоряжения Думенки. Казаки говорили, что комиссар требовал контратаки против нас, Думенко не соглашался, говоря, что он будет отступать, пока не соединится с конницей Буденного, который идет к нему, якобы на подмогу. Через несколько дней в бою он расстрелял другого своего комиссара… Вероятнее всего, что план сдачи, если он и был у Думенки, был его личной затеей. В думенковские полки эта идея не проникла…»
По утверждению бывшего начальника штаба Донской армии генерала Анатолия Киприановича Кельчевского, по показаниям пленных, в отношении дисциплины и внутреннего порядка в частях Думенко действовало правило: «Все возможно, но за неисполнение приказаний Думенко – смертная казнь». Думенко также очень не любил комиссаров, которые, по его выражению, «только сидят в тылу и пишут приказы», и требовал от комиссаров быть на линии фронта. Тем не менее в январе 1920 года Думенко вступил в партию большевиков.
Белые отзывались о Думенко весьма уважительно. Так, генерал Анатолий Леонидович Носович, прежде служивший у красных, писал: «Думенко – бывший вахмистр эскадрона, состоявший всю кампанию (Первой мировой войны. – Б. С.) на этой должности в одном из кавалерийских полков. Резкий, требовательный в своих отношениях к солдатам в старое время, он остался таковым и теперь. Но как человеку своей среды, красноармейцы, весьма требовательные в манере обращаться с ними к своему начальству из бывших офицеров, совершенно легко и безобидно для своего самолюбия сносили грубости, резкости и, зачастую, привычные для Думенко – старого вахмистра – основательные зуботычины, которыми Думенко не только преисправно наделял простых рядовых бойцов, но отечески благословлял и свой командный состав (в этом он ничем не отличался от того же Буденного. – Б. С.).
Приходилось «красному Стюарду» (имеется в виду знаменитый кавалерийский генерал «южан» во время гражданской войны в США. – Б. С.) выступать и на митингах, а также на различных совещаниях, тут его положение было не из блестящих, ибо даром слова природа его более, чем обездолила…