— Войны нет, а враги есть. Самураи — такие же фашисты.
— Да, ты правильно говоришь: самураи не лучше фашистов… А стрелять ты умеешь?
— Умею! — радостно воскликнул Миша. — Я по стрельбе из мелкокалиберной в нашей школе первое место занял. В прошлом году Кировский райсовет Осоавиахима меня даже почетной грамотой наградил. Она у меня тут, с собой…
Миша сунул руку в карман, потом в другой, потом растерянно пошарил за пазухой и, взглянув на подполковника, залился краской.
— Вот растяпа, дома оставил… — пробормотал он. — Все время с собой носил, а тут забыл, дурная голова!..
Мальчик был смущен и огорчен.
— Ладно, Атаманыч, не горюй, — сказал подполковник. — Мы и без грамоты сможем проверить, как ты стреляешь. Ты мне вот что скажи: есть хочешь?
— Нет, не хочу… Я обедал… — тихо ответил мальчик и покраснел еще больше.
— Когда же ты обедал, вчера? — улыбнулся Урманов.
Миша ничего не ответил. По правде сказать, он и вчера не обедал, и вообще уже сутки ничего не ел. Подполковник все понял и так.
— Сейчас прежде всего мы тебя накормим, — сказал он Мише.
— А в армию возьмете?
— Такое дело сразу не решишь, — ответил подполковник. — Тут подумать надо, посоветоваться. Кроме того, ведь тебе учиться надо. Ты, как я понимаю, седьмой класс кончил?
— Седьмой.
— Ну вот. Тебе же дальше надо учиться. А потом, что твои родители скажут? Небось с отцом-матерью не посоветовался?
— У меня никого нет, — тихо проговорил Миша. — Отец на фронте погиб, а мать умерла… Отец у меня был танкист, майор… Весной мы от него получили последнее письмо. Он писал, что немцы бегут во все лопатки, так бегут, что за ними поспевать трудно. А потом от него долго не было писем, и уж осенью пришло извещение… — На глазах у Миши показались слезы, но он, тяжело вздохнув, продолжал еще тише: — Мать тогда в больнице лежала… Она и раньше часто болела, а тут совсем слегла… и умерла…
Миша всхлипнул. Теперь слезы текли у него по щекам, и он не мог их сдержать.
Подполковник глубоко вздохнул. Из окна кабинета открывался красивый вид. Был вечер. Заходящее солнце золотило вершины далеких сопок. Но Урманов не замечал ни солнца, ни сопок, ни всей этой красоты. Он быстро подошел к мальчику и прижал его голову к своей груди:
— Ладно, успокойся, Атаманыч… Слезами горю не поможешь… И помни: герои не плачут. Сейчас ты пойдешь пообедаешь, а вечером мы еще поговорим с тобой.
Подполковник нажал кнопку звонка. В кабинет вошел молодой лейтенант.
— Товарищ Сидоренко, — приказал подполковник, — проводите мальчика в столовую и скажите, чтобы его накормили.
— Есть! — ответил лейтенант.
Когда мальчик с лейтенантом вышли, подполковник снова сел за стол. Он читал лежавшее перед ним донесение, но мысли его были далеко.
…Перед войной Урманов служил в Белоруссии. В мае сорок первого года его перевели в другой военный округ, он выехал к месту назначения, а семья осталась пока в Минске — жена и сын Юрик… Потом началась война, и вот уже четвертый год, как подполковник ничего не знал об их судьбе. Может быть, они погибли, может быть, успели уйти на восток… А может быть, его Юра пришел в какую-нибудь воинскую часть, как этот Атаманыч?
Подполковник вызвал начальника штаба и дал ему указание связаться с Онорским сельсоветом и запросить справку о Мише Ковальчуке.
Глава вторая. В Оноре
В Оноре Миши Ковальчука хватились не сразу. На другой день, после того как он ушел из села, с районного сбора пионервожатых возвратилась домой Мишина одноклассница Нина Светлова.
Они с Мишей дружили, и поэтому Нину удивило, что он не вышел ее встретить и даже не пришел узнать про сбор.
Сначала Нина немного обиделась, но потом забеспокоилась, уж не заболел ли он.
Когда Нина подошла к Мишиному дому, то первое, что бросилось ей в глаза, был большой замок на дверях и заложенный за накладку листок белой бумаги.
Нина достала из-за накладки листок и развернула его.
Это была коротенькая записка: «Не ищите меня. Прощайте. Миша Ковальчук — Атаманыч».
У Нины дрогнула рука, тревожно забилось сердце. Она смотрела то на замок, то на записку.
«Что же случилось? Куда делся Миша? И почему он написал «прощайте»?»
Нина давно уже приметила, что Миша в последнее время стал какой-то странный, всех сторонится и о чем-то все время думает.
А Миша действительно переживал трудные дни.
Шли летние каникулы; онорские ребята ходили в походы, с утра до вечера пропадали на реке, иногда устраивали концерты самодеятельности в клубе.