И как вспоминала затем сама Эмине, Кемаль часто виделся с нею и даже хотел жениться на ней.
Да и сам Кемаль не забыл свою первую любовь и много лет спустя, слушая в своей президентской резиденции в Чанкайя песню «Моя Эмине», был тронут воспоминаниями юности.
Как-то с несказанной грустью он заметил, что в сердце каждого мужчины живет своя Эмине…
Правда, в другой раз он говорил о том, что его первой любовью была молодая гречанка из Салоник, которую он намеревался увезти с собой в Монастыр, и только его дядя Хуссейн-ага отговорил его от этой безумной затеи.
И надо ли говорить, как боялась за него уже познавшая властный характер сына мать.
Впрочем, она быстро успокоилась: несмотря на все свои увлечения, Кемаль не собирался жениться, и все его мысли были заняты военной карьерой.
Но главное в его отношении к женщинам проявилось уже тогда.
Ему нравилось вызывать у них восхищение и оказывать покровительство, но он совершенно не терпел от них ни требований, ни тем более нравоучений.
Во время одного из отпусков он познакомился с дочерью брата отчима полковника Хюсаметтина Фикрие, в чьей судьбе ему было суждено сыграть столь трагическую роль.
Но куда более печальным было увлечение Кемаля посещать увеселительные заведения и под негромкую музыку потягивать вино, заедая его мезе, как называлась дешевая закуска.
Закончив петь, красивые девушки присаживались за столик к молодым людям, и те угощали их вином.
Ловя на себе их призывные взгляды, Кемаль ощущал, как его с головы до ног окатывала сладостная волна желания.
К счастью для него, посещения злачных заведений пока еще не сказывались на его успехах, и осенью 1898 года он блестяще сдал выпускные экзамены, став четвертым по успеваемости.
Это был настоящий успех, и счастливый Кемаль поспешил в Салоники, где его с нетерпением ожидали любящая мать и дружелюбно настроенный к нему отчим.
Устроенная ими встреча превзошла все его ожидания.
Мать, отчим, сестра ловили каждое произнесенное им слово и спешили исполнить любое его желание.
Тем не менее, Зюбейде-ханым продолжала видеть в нем все еще маленького мальчика и, даже не замечая, как каждый раз хмурился недовольный ее нравоучениями Кемаль, постоянно делала ему замечания.
Не пожелав обострять отношения с матерью, он стал чаще уходить из дому.
— Есть два пути общения с родственниками, — говорил он, — либо вы полностью подчиняетесь им, либо не обращаете на них внимания. Я не хотел ни слушать мать, ни тем более ссориться с нею, дабы лишний раз не расстраивать ее. А потому и предпочитал проводить дома как можно меньше времени…
Матери не нравилось его постоянное отсутствие.
Но Кемаль жил уже своей жизнью, независимой ни от чьего желания.
— С ранних лет, — говорил он позже, — я не любил жить ни с матерью, ни с сестрой, ни с друзьями. Я всегда предпочитал быть одиноким и независимым…
Кемалю не сиделось дома, и вместе с верным Фуадом Булджой целыми днями пропадал в кафешантанах и ресторанчиках.
Глава III
Веселая жизнь не помешала ему успешно окончить лицей, и 13 марта 1899 года Кемаль поступил в Оттоманский военный колледж — высшее военное училище — Харбие.
Стамбул поразил Кемаля своим блеском и великолепием.
Как завороженный, бродил он по древнему городу.
Великолепные дома, старинные дворцы, роскошные виллы и магазины, элегантно одетые мужчины и красивые женщины, — все радовало глаз молодого человека и возбуждало воображение.
А сколько здесь было развлечений!
Кабачки, рестораны, кафешантаны с их веселой музыкой, блеском огней и никогда не бывающими грустными красивыми девушками.
Ему очень нравилось подниматься на знаменитую Галатскую башню и оттуда подолгу смотреть на распростертый внизу город и горевшее бирюзой и малахитом Мраморное море.
А чего стоил великолепный Босфор с утопающими в густой зелени роскошными виллами и дворцами.
В глубокой задумчивости бродил Кемаль по берегу, где каждое дерево и каждый камень были свидетелями многих исторических событий.
Да, в Стамбуле было от чего закружиться голове.
И она действительно кружилась у Кемаля от бившего со всех сторон великолепия.
Но стоило ему только оказаться в мусульманских районах города, как все его оживление исчезало.
И без того безрадостный пейзаж казался еще более унылым из-за совершенно одинаково одетых мужчин и прятавшихся за паранджой женщин.