Извечное противопоставление Востока и Запада здесь было явно не в пользу последнего, и Кемаль продолжал задаваться мучившим его еще в Салониках вопросом о том, почему же турки вынуждены жить какой-то совершенно другой жизнью, даже отдаленно не напоминавшей ту блестящую жизнь, какую он мог наблюдать в Пера.
Разве они хуже всех этих французов, англичан и немцев?
Разве не доказали они, славные потомки великого Эртогрула, свою силу и мощь на полях сражений?
Доказали, и не раз!
Тогда в чем же дело и кто виноват в той пропасти, которая разделяла, по сути дела, один и тот же город?
Это были трудные вопросы для молодого человека, и однажды в кафе, где Кемаль любил бывать, какой-то подвыпивший преподаватель истории весьма доходчиво объяснил ему, что вся беда была в капитуляциях и в ашаре.
Что такое капитуляции?
Своего рода «хартии», жалуемые могущественными турецкими султанами в пользу разрозненных и слабых европейских стран.
И первая из них, дарованная Западу самим Сулейманом Великолепным, выглядела скорее подачкой с барского стола.
А затем пошло-поехало!
И теперь в Османской империи процветал кто угодно, но только не ее коренное население.
Да и как можно было соперничать с иноземцами, не только свободными от османских законов, но освобожденными от налогов и таможенных пошлин?
Преподаватель сделал несколько больших глотков вина, и в следующую минуту Кемаль услышал небольшую лекцию по сельскому хозяйству.
Как он узнал, ашар взымался натурой при посредстве откупщиков, и до его уплаты крестьянин не имел права даже прикасаться к своему урожаю.
И хотя официально ашар составлял около двенадцати процентов от всего урожая, откупщики в результате всевозможных махинаций доводили его размер чуть ли не до половины.
Заплатив ашар и другие налоги, крестьянин оставался с одной третью своего урожая.
Да и тот чаще всего принадлежал ростовщику, и таким образом турецкое крестьянство постоянно было обречено на нищету.
И где уж там говорить о какой-то его заинтересованности в расширении своего убогого хозяйства и повышении производительности труда!
Преподаватель замолчал и, расстроенный нарисованной им печальной картиной, снова потянулся к вину.
Выпив, он с наслаждением закурил.
Выпустив огромный клуб дыма, на какие-то секунды закрывшего лицо, он горестно усмехнулся и сказал:
— И до тех пор, пока мы не…
Неожиданно для Кемаля он осекся на слове и, встав из-за стола, быстро пошел прочь.
За ним двинулся сидевший за соседним столом неприметный человек.
Кемаль грустно вздохнул.
Судя по всему, не в меру разговорившийся преподаватель прочитал свою последнюю в жизни лекцию…
Конечно, этот преподаватель истории мог бы рассказать внимательно слушавшему его молодому человеку куда более интересные и глубокие вещи.
Ведь дело было не только в действительно наносивших огромный вред турецкой экономике капитуляциях и ашаре.
Османская империя оказалась в стороне от мирового капиталистического развития, а значит, была обречена на отставание.
И даже если бы это было не так, весьма сложно представить себе, как ее правители обеспечили бы равное развитие всех ее частей.
Единственное, на что оказались способны ее прпвители, так это только затянуть агонию с помощью всевозможных реформ.
И они затянули ее.
Так потерпевшие кораблекрушение матросы в отчаянной надежде спастись цепляются за обломки своего совсем еще недавно красавца фрегата.
Но вот налетает девятый вал, и… все кончено.
Как и море, история не знает пощады…
Начались занятия, и Кемаль сразу почувствовал разницу между предыдущими школами.
Дисциплина в Харбие царила строжайшая, и нередко сержанты били нерадивых учеников.
Как и повсюду, в Харбие следили буквально за каждым шагом кадетов.
Газет молодым людям не давали, а книги разрешали читать только после тщательного отбора.
Большое внимание уделялось религии, алкоголь был строжайше запрещен.
Кемаль был назначен сержантом и, раз и навсегда уверовав в свои и на самом деле блестящие способности, презрева все запреты, с головой окунулся в веселую столичную жизнь.
Часто он засиживался за карточным столом и только под утро вспоминал, что надо спешить на занятия.
Но странное дело — бессонные ночи с вином и картами совершенно не сказывались на нем, и когда он появлялся на занятиях, то выглядел так, словно превосходно выспался.
Его выносливость изумляла многих, и там, где другие валились от усталости, Кемаль продолжал как ни в чем не бывало восседать за накрытым столом.