Тем не менее, Кемаль продолжал свои игры с огнем и стал выпускать бюллетень, в котором со свойственным молодости радикализмом обличал окружавшую их жизнь.
— Мы, — говорил позже Кемаль, — уже начинали понимать, что имеются пороки в управлении страны. Нас охватило страстное желание поведать о нашем открытии, и мы создали рукописную газету. На нашем курсе существовала маленькая организация. Я входил в состав ее руководства и написал большую часть статей для нее…
Его «революционная деятельность» могла закончиться самым печальным образом уже в самом начале, когда в комнату, где Кемаль с двумя приятелями готовил очередной номер газеты, неожиданно вошел начальник классов Риза-паша.
Однако он ограничился лишь отеческим внушением, подвергая тем самым страшной опасности и себя самого: кого-кого, а султанских шпионов хватало и в вверенных ему классах.
Безнаказанно прошла для Кемаля и его весьма опасная по тем глухим временам просьба к преподавателю по тактике прочитать несколько лекций о методах ведения «герильи», как тогда называли партизанскую войну, которую вот уже столько лет вели против империи болгарские и македонские повстанцы.
Однако тот не только не донес на него, но и посвятил несколько занятий по подготовленному Кемалем плану гипотетических военных действий против партизанских отрядов, нападавших на столицу из Анатолии.
Модная по тем временам революционная настроенность Кемаля, его начитанность, прекрасные знания и склонность к абстрактному мышлению, которую он так блестяще демонстрировал на занятиях по тактике, выделяли его среди остальных учащихся.
Он пользовался на курсах заслуженным уважением у своих однокашников и преподавателей академии.
В то же время в его характере явно просматривались черты, которые вызывали вполне понятную неприязнь к нему.
Он не терпел чужих мнений и замечаний, всегда стоял на своем, а неспособные быстро схватывать суть явлений вызывали у него раздражение и даже гнев.
Все ярче стало проявляться и его желание быть всегда и везде только первым.
Напряженная учеба, издание газеты, руководство «Родиной» и ночные прогулки не проходили даром, и Кемаль постоянно находился в возбужденном состоянии.
— Во время учебы в классах Генерального штаба, — много лет спустя скажет он своей приемной дочери и верной спутнице последних лет жизни Афет Инан, — мое внутреннее «я» испытывало душевную тревогу. Я постоянно ощущал в себе столкновение чувств, смысл и сущность которых еще не всегда мог понять и которым не мог придать ни положительного, ни отрицательного значения…
Измученный бесконечными мыслями, он почти перестал спать и только под утро впадал в забытье.
— Просыпался я совершенно разбитым, — вспоминал он. — Товарищи, с которыми встречаюсь в классе, гораздо живее меня…
Каково было его отношение к главному виновнику всех бед империи — султану, о котором он в своей газете, несмотря на беспощадную критику высших чиновников, не написал ни слова?
Как это ни странно, снисходительное!
По всей видимости, и Кемаль, и его приятели все еще верили в расхожую у многих народов сказку о «хорошем царе и плохих министрах».
Другое дело, что эта самая вера в хорошего султана слабла у него с каждым днем, и со временем он превратится в глазах Кемаля из этакого обманутого нехорошими министрами владыки в одного из истинных виновников ослабления государства.
Если же он иногда и критиковал Абдул-Хамида, то его выпады носили личностный характер, и до отрицания султаната как политической системы ему было еще далеко.
В последний год пребывания в классах с Кемалем приключилась весьма интересная история.
В один прекрасный вечер он вместе с Али Фуадом отправился в давно облюбованное ими кафе и, усевшись за столик, попросил подать виски в бокалах для лимонада.
И можно только представить себе их изумление, когда в кафе появился директор Харбие вместе… с главным шпионом султана Фетхим-пашой и его помощником полковником Гани.
Фетхим-паша попробовал поданный молодым людям «лимонад» и, по достоинству оценив его… пригласил Кемаля и его спутника поужинать с ним в ресторане.
В казарму они вернулись поздно и явно навеселе.
Но когда дежурный офицер узнал, с кем «веселились» его подчиненные, у него сразу же отпала всяческая охота поднимать шум.
О чем Фетхим-паша беседовал в тот памятный вечер с двумя подозрительными молодыми людьми, так навсегда и осталось тайной.