И стал рассказывать, как подкрался незаметно к курганам и вдруг был оглушен звуком как бы от битвы сотен всадников. И земля вокруг курганов гудела. На вершинах курганов горели призрачные огни, как если бы скрытно жгли там костры, прячась от врагов.
Когда он, Гизульф, высунулся из своего укрытия, трепеща, как бы его не обнаружили, то увидел Алариха, по левую руку от Алариха стоял Арбр, а по правую - дедушка Рагнарис. И за их спинами стояло молчаливое воинство. Аларих был в тяжелых аланских доспехах, с большим копьем-ангоном, в позолоченном шлеме, из-под козыря шлема было видно страшное лицо Алариха. Арбр же был наг. Лицо его было оскалено улыбкой, и зубы Арбра сверкали в свете луны. А глаза у него были такие, что лучше было бы не смотреть в них никогда. То были глаза вутьи-одержимого, которому уже не место среди людей. Сам Вотан смотрел его глазами.
И все они с угрозой надвигались на отца нашего Тарасмунда.
Тут Гизульф сделал паузу и попросил, чтобы я ему воды из колодца принес. Потому что он натерпелся страху там, на курганах, в горле у него пересохло, и дальше рассказывать он не может.
Я встал, пошел к колодцу, принес воды моему брату Гизульфу; потом ждал, пока он напьется.
Гизульф напился воды, но не спешил продолжать. Тогда я сказал: "Если ты не расскажешь, что было дальше, то я закричу, и весь дом узнает, как ты за дедом на курганы бегал".
Тогда Гизульф сказал шепотом, что отец наш Тарасмунд стоял перед ними неподвижно и только крест в круге чертил перед собой. Богарь наш говорил, это лучшее оружие в незримой брани. И еще, говорил богарь, когда что умом постигнуть не можешь, делай так. А Тарасмунд, отец наш, всегда очень внимательно слушает богаря.
Я потихоньку тоже начертил перед собой крест в круге и мне стало спокойнее.
"А дальше что было?" - спросил я моего брата Гизульфа.
"Дальше я ушел", - сказал Гизульф.
Мы вместе вознесли молитву за нашего отца Тарасмунда, чтобы легче было ему отражать натиск неведомых сил, и отправились спать.
Утром мы проснулись от того, что в доме была суета. Женщины суетились, собирали вещи и еду, Тарасмунд седлал коня. Сперва мы подумали, что отец наш Тарасмунд опять в поход собирается.
Я спросил отца, куда он хочет пойти. Отец сказал: "В бург, к Теодобаду". Я просил его взять меня с собой. Дедушка Рагнарис не хотел, чтобы отец брал меня с собой. Гизульф тоже просился с ним, но отец велел ему оставаться с дядей Агигульфом и помогать ему.
Моя сестра Галесвинта ходила надутая, будто у нее любимую игрушку отбирают.
Так оно и было.
Отец кликнул Багмса и сказал ему, чтобы шел с ним в бург к Теодобаду. Что хочет его на своего брата Ульфа сменять.
Багмс ему на это ничего не сказал.
На Багмса навьючили припасы. Отец мой сказал, что верхом поедет. Тут дядя Агигульф разволновался и стал говорить насчет коня. Может быть, осенью случится ему, Агигульфу, в поход идти. А как что с конем стрясется? На чем он, дядя Агигульф в поход пойдет? А пешим ходить - благодарю покорно, это значит к шапочному разбору поспевать. И что ему, дяде Агигульфу, ведомо, что есть у Теодобада задумка кое-кого из соседей по осени от излишков избавить. И неплохо бы, кстати, Тарасмунду насчет этого все в бурге вызнать, раз уж собрался. Да, и с конем поласковей да поосторожней. Как бы чего не вышло.
Дедушка Рагнарис на дядю Агигульфа цыкнул. Мол, идет Тарасмунд в бург по важному делу и вид должен иметь подобающий, а не как последний скамар. И на Агигульфа напустился: на себя бы поглядел, только и знает, что с Гизарной и Валамиром бражничать, живот отрастил и забыл, небось, с какой стороны на лошадь садятся. Только и помнит, с какой стороны на бабу залезать.
Тут Тарасмунд, который под эти крики спокойно седлал коня, сказал, что он уходит.
И пошли. Впереди отец мой Тарасмунд верхом; за ним Багмс с припасами на плечах.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ТАРАСМУНДА
Возвращения отца моего Тарасмунда все мы ждали с нетерпением. Особенно дедушка Рагнарис его ждал. И так волновался дедушка Рагнарис, что замучил всех домашних придирками и попреками, зачастую несправедливыми. Так что под конец все мы уже ждали не могли дождаться, когда же возвратится Тарасмунд из бурга.
На седьмой день, как отец мой Тарасмунд в бург уехал, солнце уже садилось, все люди от работ своих в дома возвратились. Гизульф на околицу ходил; вот он вбегает в дом и кричит, что Тарасмунд возвращается.
Дедушка Рагнарис на Гизульфа рявкнул: зачем, дескать, кричать, будоражить? И что тут особенного в том, что Тарасмунд возвращается? Не пристало готскому воину суетиться. Ибо иное заповедовали нам предки. Дал Гизульфу оплеуху, а сам поскорее на двор выскочил.
И мы все вслед за ним вышли.
Тут и Тарасмунд на коне на двор въезжает. Едва завидев его, дедушка Рагнарис понес браниться: сам, дескать, верхом едет, как рекс, а брат с семьей, значит, сзади пешком плетутся?
И отвернулся от Тарасмунда.
Тарасмунд же, на эти попреки не отвечая, с коня слез, поводья Гизульфу бросил. И сказал дедушке Рагнарису, что один приехал.
Дедушка словно дар речи потерял - замолчал и только яростно своей палкой в землю бил.
Потом у дедушки снова голос прорезался, и он зарычал: "Почему, мол, один пришел?"
А Тарасмунд, отец мой, только и ответил коротко: Ульф-де сам так решил. И в дом вошел.
Гизела его усадила ужинать (все уже отужинали), потчевать стала. Дедушка Рагнарис в дверях стоял, во двор смотрел, безмолвной яростью наливался. Когда же услышал, что Тарасмунд завершил трапезу, пожелал продолжить разговор.
Все мы делали вид, что очень заняты своими делами; сами же изо всех сил прислушивались к этому разговору.
Когда в бург приехали, рассказывал Тарасмунд, Теодобада не было - на охоте был Теодобад и только на другой день вернулся. Теодобад Тарасмунда приветил и за стол пригласил. Вспоминали, как в походы вместе ходили, Агигульфа вспоминал добрым словом. Рагнарису же кланяться велел за то, что добрых воинов вырастил.
Услышав это, Рагнарис рыкнул на Тарасмунда, чтобы тот о деле говорил.
Тарасмунд же о деле говорить не спешил, все еще вел рассказ: как жил в дружинных хоромах; перечислил всех приближенных к Теодобаду дружинников; упомянул о тех, кто сложил голову, рассказал, как это было.