встречается с ночью...
С рождения Гелиодора была предназначена Солнцу и только
его, повзрослев, полюбила. Лишь ему она яро служила, ему
поклонялась - и тронула страсть его беспощадное сердце.
Утром однажды, когда божества поцелуи не испепеляют, а
лишь распаляют желанье, этот всевластный любовник на ложе
сошел к сонной деве. Ежели б кто видеть мог это слиянье, ему б
показалось, что лучик касается Гелиодоры... Ей он открыл в миг
любви свое древнее имя. Савитар [23] звали его на наречье
еще боле пра-прежнем, нежели даже язык Атлантиды, Эллады,
Египта. Сей прародитель богов, что круг небес заселили, щедр
был и к кругу земному!..
Минули сроки - и родила Гелиодора... ракушку! Всю золотую,
как солнце, розовую, словно улыбка зари, порфиролу!
Сердце у Гелиодоры взыграло. Она-то мечтала богиню родить
или бога! Слов нет, красива ее порфирола, но что же с ней
делать?! И, чтоб утаить от подруг, от родных, от соседей плод
сей, унесла мать ракушку на берег и скрыла под камнем тяжелым.
Слезами умылась - и в дом свой вернулась, а с последним лучом
заходящего солнца явился к ней Савитар, вечный, единый судья
деяний и явных и тайных, и рек:
- Женщина, видишь теперь, что немудры и великие боги.
Наверное, тучи мой взор застилали, когда я в тебе разглядеть
попытался любовь, силу, разум - и сердце. Знай же: ты породила
богиню, праматерь существ, что хранить станут эту планету,
словно родное дитя. На перекрестье веков будут гибнуть они
молчаливо, без стона, без мести - ведь ты погубить возмечтала
свою порфиролу. Ты обрекла их усилия на пораженье своим
малодушием! Вечно беречь суждено им людей, лишь недобро
получая в награду от смертных. Те же охотно помощь и благо
станут от них принимать. Но неизвестно будет, однако же,
людям, что судьбы их рода сплетены с судьбой дочерей
Порфиролы! Погибель любой из них беды на род человечий
обрушит: землетрясенья, вулканов плевки, пожары или же
наводненья... Не будет знать человек, зло им чинящий, что
судьбину собратьев своих он крушит и ломает - сквозь наслоенья
времен. Лишь тогда вновь на Землю век золотой воротится, когда
двое из смертных, не уговоривших друг с другом, примут бремя
спасенья самой Порфиролы - и всех ее дочерей. Лишь тогда я
заклятье сниму с человечьего рода!
Изрекши пророчество то, Савитар милосердный беспамятства
тьмой Гелиодору окутал - и с нею простился навеки. Простимся
же с нею и мы! Судьба ее дальше сложилась счастливо. Она вышла
замуж, детей народила обычных и, когда Мойры нить жизни ее
оборвали, на берега Ахеронта сошла, так ни о чем и не
вспомнив. Не помнит и ныне, блуждая в лугах асфоделей!.. Но
что ж дальше было?
...Океан круг земной омывает, собою его ограничив.
Посейдон океаном и всеми морями владеет. То глубины качает, то
легкие волны подъемлет, понукая морских коней гиппокамфов, что
влекут золотую его колесницу...
Вот как-то раз Посейдон объезжал просторы свои и владенья,
подъемля трезубец, из меди отлитый Гефестом. Вдруг видит:
камень у моря лежит, а из-под него текут два ручья, словно
слезы струятся из глаз безустанно. Был изумлен Посейдон!
Сошедши на брег, он напряг многомощные плечи и руки, камень
тот разом свернув. И увидел: в песке, увлажненном слезами,
раковина возлежит, подобная цветом заре, ну а формой - бутону.
Знал Посейдон, что даже у юного сына его, у Тритона, который
бурю, ненастье и шторм вызывает на море, такой не бывало!
Поднял ее Посейдон и к устам своим чистым поднес, чтобы
вытрубить гимн морю и солнцу. Но лишь только коснулся ее он
устами, как девой в руках его стала находка!
Многое Понтовладыка видал на просторах сияющих водных, но
не видел столь светлой и нежной красы.
- Кто ты, откройся! - воззвал дивноокий морей колебатель.
- Меня нарекли Порфиролой, - отвечала та, что в объятьях
его возлежала: ее не спускал он на землю, как будто ревнуя.
В эти мгновенья Киприда, что любит любовь, поглядела с
Олимпа на Землю, а Эрос, без промаха бьющий, стрелу,
забавляясь, пустил в Посейдона. И содрогнулись глубины
морские! Другую стрелу с золотым опереньем необоримый мучитель
метнул в сердце самой Порфиролы. И видит она: Посейдон
красотою равен молнилюбивому Зевсу! Тело его источает сиянье.
Звери морские, играя, и рыбы, танцуя в глубинах, ему выражают
покорность. Солнце само в зеркала его - воды с наслажденьем
глядится!
Покуда взорами двое влюбленных менялись, ветры утихли,
гульливые волны уснули... Сон многосладкий владел и самой
Амфитритой, морского царя темнокудрой супругой... ну а царь
Порфиролой владел. И воззвал Посейдон в истомленье любовном:
- Если бы смертным родился, не страшно мне было б, коль
ложе с тобой разделил, спуститься в жилище Аида!
- И я бы того не страшилась, - ему поклялась Порфирола в
плену поцелуев.
О горе! Слова те услышаны были!..
Их уловил обитатель глубин сокровенных, владыка Кокита,
Ахеронта, Леты и Стикса, хозяин бескрайних просторов подземных
- неумолимый и мрачный Аид. Узревши красу Порфиролы,
огненноокий ею пленился - и порешил обладать давшей
неосторожную клятву. И отправил Аид на поверхность своих слуг,
и рабов, и прислужников верных: эриний, ламий, Гекату, лемуров
крылатых - кошмары, что смертных терзают и мучат. Думал Аид
Посейдона навек устрашить - и забыть Порфиролу заставить.
Однако Понтовладыка этих посланцев одним мановеньем низверг,
обратив их большими камнями. И рек Порфироле:
- Милая сердцу, тобой я желал бы владеть от заката до
утра, чтобы от зарождения света до вечера нам не расставаться
бы тоже. Однако, увы, каждого жребий влечет на иные дороги...
Я помогу тебе скрыться от мрачных объятий Аида - ты ж не
забудь меня в странствии вечном своем, ко мне иногда посылай