время настало, он лег и представился спящим.
Что ж видит?! Из раковины, что принес он когда-то из моря
пустого, вдруг вышла красавица, милая взору. Рекою струились
черные кудри, и ясные очи блистали, прельщая. Это была сама
Ночь, украшенье Вселенной, Ночь - начало всего, породившая
Утро и День...
Увидев ее, загорелся Беандрике жаром истомным. Схватил он
и крепко прижал к себе Ночь: хоть силой, но ласки добиться
намерен! Однако она сама вдруг раскрыла объятья ему, да столь
страстно, что с брачного ложа Беандрике с Ночью не встали
четыре недели! В ту пору шторма, ураганы голубили Землю, а в
небе вершились затменья светил.
Когда же Беандрике с Ночью объятья свои разомкнули, они
увидали, что страшною ссорой объяты и солнце, и месяц, и
звезды. Они нипочем не желали быть вместе на своде небесном!
Пришлось подарить солнцу свет, а месяцу, звездам - прохладу и
тьму. Печалило милых супругов такое светил несогласье. Одно
утешало их в горе: та бурная страсть богов - и людей на Земле
породила. И народ, что первым возник, беандрике звался от
века!
Именно так, беандрике, именовалось племя, среди которого по воле судеб оказался теперь Белозеров. Однако не на этих островах любили друг друга их прародители! Самые первые дети Беандрике и Ночи приплыли на Нирайя из более северных, дальних морей - все, что остались в живых... Из поколения в поколение передавались сказания о том, как родилась в океане огромная волна, которая покрыла величественный остров. Случайно спаслись только пастухи и их семьи, жившие высоко в горах. Племя беандрике было меньше другого, населявшего равнины острова, - могучего, богатого! Даже имя его стерлось из памяти ныне живущих... Кое-как собрали те, кто остался в живых, обломки дерева, связали плоты и отправились искать себе пристанища - или погибнуть в морях. Их приютили острова Нирайя.
Здесь переселенцы начали промышлять ловлей жемчуга, pearl [1], как сказал старик-жрец, прошлые дни ведающий, путаясь в английских и испанских словах; но еще четыре века назад ("Умерли четыре черепахи, держащие Землю"), когда визиты европейцев на острова стали слишком назойливыми, беандрике присоединились к дружелюбным им поату, коренным жителям Нирайя, - вместе легче выжить. Постепенно язык поату смешался с языком беандрике, сливалась и кровь двух племен. Только лишь некоторые исконные слова передавались из поколения в поколение жрецами Богини Ночи, и на этом наречии свершались обряды.
Еще до того, как умерли три черепахи, у берегов архипелага частенько стаивали испанские королевские суда, которые спускали на острова soldiers [2], а они отнимали у островитян всякую добытую жемчужину. И вот однажды Spaniard and somebody [3], выдававший себя за беандрике, совершили чудовищное святотатство, о котором невозможно и рассказать, потому что никто ничего толком не знает, - но черная тень его легла на судьбу островитян. Между ними начались раздоры, потому что в голоде, болезнях, бедности и прочих бедах поату теперь винили беандрике. Это по их вине Богиня Ночь изливает ныне в океан свои слезы и печаль, отчего ярые волны захлестывают берега! Поату даже пошли дальше проклятий. Это племя издавна славилось колдунами - насылателями болезней. Стоило колдуну раздобыть вещь, принадлежащую кому-то из беандрике, завернуть ее в сухой пальмовый лист и зажечь с одного конца, как владельцу ее делалось хуже и хуже, и подобно тому, как лист съеживался от жара, съеживался и крутился несчастный, а когда вещь сгорала совсем, угасал и ее владелец. Уже много и много беандрике погибло, от некогда могучего рода оставалась лишь жалкая горстка, когда agraviada [4] Богиня Всетемная Ночь сжалилась над своими потомками и явила знамение: настал роковой миг, настал la gravedad [5] - беандрике должны sacrifice [6] белого человека, похитив его с европейского корабля, и это искупит грех, свершенный триста лет назад белым, испанцем, и одним из беандрике. Именно поэтому самые ловкие мужи племени отправились ночью в море, к кораблю, который они приметили на рейде еще днем, бесшумно взобрались на палубу и первого же увиденного белого, который, к счастью, задумался и ничего не замечал, а потому не поднимал шума, они связали, бросили вниз, в лодку, где его подхватили другие беандрике, и вот привезли на остров. А трубные звуки, раздирающие слух и нервы, не что иное, как оповещение колдунам, насылателям болезней, и всем остальным поату, что Богиня Ночь вот-вот будет умилостивлена, поэтому беандрике умоляют прекратить мучения несчастных жертв, сжигаемых на огне смертельных хворей!..
"Значит, костры все же для меня!" - сразу вспомнил Белозеров и с последней надеждой воскликнул:
- But I'm not Spaniard! [7]
- No comprendo [8], - устало опуская веки, ответил старик.
Однако костры оказались ни при чем.
Все происходило гораздо проще - и безболезненней, во всяком случае, поначалу.
Жрецы-моряне подвели Белозерова к неширокой расщелине, уходящей куда-то вглубь скалы, во мрак. Он заупрямился было, хватаясь за камни, однако его все же втолкнули в этот ход, потащили, правда, недолго; зарево костров еще виднелось сквозь расщелину, когда впереди, под низкими, волнистыми сводами, забелел песчаный бережок чистейшего подземного озера, очертания которого терялись во тьме.
На песке стояла лодчонка, в которую споро впихнули Белозерова, а потом с такой силой толкнули ее, что она вылетела чуть ли не за десяток метров от берега и закачалась на воде.
Белозеров сидел, подняв колени к подбородку и цепляясь за борта, - иначе не сохранить равновесия в утлой посудине, - и угрюмо слушал призывы к Ночи, Матери ветров и дождей, и Солнечному Божеству Небес, и к этому подземному озеру, названному Ночной Водой, и к духам гор и рек, и прочая, и прочая, и прочая. Похоже было, его приносили в жертву всем богам подряд.
После первой попытки он более не сопротивлялся и молча наблюдал, как жрецы отвесили ему последние поклоны - к жертвам тут относились уважительно, - а старик, который рассказывал про Беандрике и Ночь, проговорил - и голос его гулко раскатился над водой: