Значит, кто-то зачем-то удерживает нас внутри.
Петер Эстергази
2 марта
Закончил программирование опытного образца. На тесте in silico всё прошло адекватно. Но всё равно нужно ещё раз проверить на возможные ошибки.
На выходе из лаборатории снова встретил её. Ким. На этот раз она отвечала за чистоту помещений. Где на днях кошек чуть вскроют. Как минимум.
Она спросила: «Что, док? Вы готовы? Франк сегодня ворчал, что только Вас и ждут».
И ещё год подождать могут, ответил я. Как он представляет науку, этот Ваш Франк? Поставлена задача, вложены деньги и к нужному сроку бах! – и маленькое чудо?
«Да нет, Вы не подумайте, док, я не за Франка. Говнюк он, этот Франк. Он всех шилом в задницу колет, Вы не думайте. Нас тоже».
Приятно знать, что я не исключение. Что это работа у Франка такая. Впрочем, это его не оправдывает.
«Думаю, в его должностных обязанностях так и написано: колоть подчинённых вилами в зад», – добавила она со смехом.
Я думал, что где-то тут мы и разойдёмся, но она сказала, что собирается выпить кофе. Пригласила меня составить компанию. А я как насчёт взбодриться? Я очень хорошо насчёт взбодриться.
В микрокафе мы сели за самый дальний столик. Не без её подачи. Она не хочет, чтобы её видели со мной? Или она чувствует моё нежелание, чтобы меня вообще видели под хорошим освещением со всех сторон?
Увидела, как я морщусь от кофе. Спросила: больше по чаю или выпивке? Но тут же смутилась и извинилась.
«Ну, не часто, но иногда я пью, – сказал я. – Вот, в свои дни рождения, например. Как раз позапозавчера мне исполнилось тридцать семь, и я выпил три стакана палинки».
На её лице отразилось недоумение, даже, кажется, лёгкое недоверие. Пришлось объяснить: это венгерская водка. Из фруктов. Да, я венгр.
Я изложил ей свою великую теорию: у каждого маленького восточно-европейского народа есть свой особый алкогольный напиток, которому мы преданы всей душой и не променяем его ни на виски, ни на коньяк. Если мы отвергнем этот напиток, то растворимся среди больших народов, забудем свой язык и обычаи. И, в конце концов, исчезнем.
Она, к счастью, только посмеялась.
Формально AmHun тоже венгерская. Хотя бы по названию. Хотя бы по первоначальным денежным схемам. Концерн Wirion, священная корова современной фармацевтики, решил, что проще всего зарегистрировать дочернюю компанию в Будапеште.
Впрочем, она изначально была совсем не венгерской, и даже не американской, а, как и всё в этом чёртовом веке, транснациональной. Наднациональной. Вненациональной.
«А что Вы вообще тут исследуете, док? – спросила Ким. – Или это тайна?»
Вообще-то, тайна. Я даже что-то подписывал. Но тайны – это, так сказать, для Plebs, разве нет? Мы все здесь больше не обычные люди. Повязаны до конца жизни, и не только подписями.
«Что мы только не исследуем, Ким», – объясняю я. К тому же, смотря кто эти мы.
Здесь несколько лабораторий, и каждая исследует что-то своё. В куполе наверху, под солнцем, выращивают планктон, водоросли. Источник белка для остальных экспериментов.
Этажом ниже – «мясники». Делают еду… буквально из воздуха. В шахтах под нами занимаются биоремедиацией металлов с помощью архей. Это самые простые древние микроорганизмы. Мельчайшие микробы. Они живут в невероятных условиях, где любой сложный организм не протянет и секунды. С их помощью отделяют металлы из размолотой породы, без доменных печей и колоссальных температур.
«Вы тоже по микробам, док?»
«Практически. Только по искусственным. Делаю умные белковые машины с централизованным управлением. Которых я должен заселить в ваших кошек и посмотреть, что с ними будет».
Она усмехается: «С микробами или с кошками?»
«Со всеми».
5 марта
Вчера не успел ничего записать. Весь день орали с Франком друг на друга.
А за стенкой нам вторили кошки. Кто додумался набрать нестерилизованных? Я уже забыл, что где-то там, снаружи, время делится на сезоны. И среди них бывает, например, весна.
Франк мне все жилы вымотал. Настолько, что я решил бросить всё и оставить как есть. Но под вечер не выдержал, вернулся в лабораторию и до середины ночи перепроверял все возможные сочетания задач. Под утро отправил модели в отдел печати.