– Ну и отлично.
Лиза, женщина 55 лет, выполняла в доме Вахрушина обязанности и кухарки, и прислуги, и секретаря. Она работала с ним уже давно, и после его выхода на пенсию последовала за ним в эту добровольную ссылку.
Обедали молча. Марину тяготило это неожиданное, тяжелое молчание:
– Лиза, а что у нас на второе?
Лиза, убирающая посуду после первого блюда, откликнулась:
– Эскалоп из молодой свинины и картофельные крокеты.
– Лиза, вы у нас волшебница. Китыч, ты чего молчишь?
– Пообедаем и поговорим. Нам нужно с тобой кое-что сегодня обсудить.
После обеда они устроились в библиотеке. Мягкие кожаные кресла, вокруг книги с золочеными обрезами в шкафах от пола до потолка. В дальнем углу комнаты, у окна, стоял громоздкий письменный стол. Марина удобно расположилась в кресле. Кит Китыч достал из бара початую бутылку «Мартеля», два больших, пузатых бокала и поставил на столик перед Мариной. Плеснув коньяку в бокалы, он направился к письменному столу, достал из стоящего на нем ящичка гаванскую сигару, обрезал ее и, чиркнув спичкой, долго, сосредоточенно раскуривал. «Священнодействует», – усмехнувшись, подумала Марина.
Кит Китыч опустился в кресло напротив нее. В одной руке сигара, в другой бокал с коньяком.
– Завтра твоему мужу объявят о том, что в Москве вводятся продуктовые карточки, хотя называться это будет не столь откровенно – «гарантированная продовольственная корзина», сути вопроса это не меняет. Нормированному распределению подлежат хлеб, крупы, рыба. На подготовку им дадут 10 дней. 18 июня об этом будет объявлено народу. Ты понимаешь, что все это значит?
– Ну, надеюсь, на нас это не очень скажется.
– Естественно, твой муж как получал продукты в спецраспределителе, так и будет получать. Но сейчас я не об этом.
«Боже, за что мне такое наказание на старости лет, – думал Вахрушин, – я прекрасно понимаю, что она глупа, вздорна, к тому же изменяет мне с моим шофером. Но я ни дня не могу без нее прожить. Когда ее нет рядом, я постоянно думаю только о ней. Это непроходящее желание буквально разъедает мой мозг. Я становлюсь нормальным человеком, способным трезво мыслить, только когда она рядом и когда у меня есть возможность обладать ею. Я отравлен прямо какой-то подростковой гиперсексуальностью. Я становлюсь ее рабом. – Вахрушин сделал глоток коньяка. – Хотя…Что это я на нее взъелся? Да, она не понимает некоторых вещей, она просто не чувствует их важности. Ну и что? Я знаю многих серьезных и важных мужчин, удостоенных ученых степеней и званий, облеченных государственной властью, которые в еще меньшей степени, чем Марина, были бы способны осознать важность и серьезность того, что я хочу ей сказать. А она всего лишь слабая, но бесконечно прекрасная женщина».