Поезд все спешил во тьму, когда за длинным зданием рванулся к небу язык красного пламени. Пассажиры не обратили на вспышку никакого внимания; новую плавку, выпуск раскаленного металла из печи никак нельзя было отнести к числу событий, которые их учили замечать.
Это была первая плавка риарден-металла, первый заказ на него.
Первый прорыв жидкого металла на волю сделался подобием наступившего вдруг утра для людей, стоявших у жерла печи. Хлынувшая из него узкая струйка металла светилась чистым, добела раскаленным солнечным огнем. Над нею клубились облака черного пара, подсвеченного багрянцем. Неровными спазмами рассыпались фонтаны искр, казавшихся каплями крови, вытекающей из разорванной артерии. Воздух был растерзан в клочья, он грел ярым пламенем, которого не было, красные пятна кружили и рвались вон из пространства, словно бы не желая оставаться внутри созданной человеком конструкции, словно бы стремясь разрушить колонны, балки, мосты кранов над головой. Однако сам жидкий металл не обнаруживал никакой агрессивности. Длинная белая полоса с виду напоминала атлас и светилась дружелюбной улыбкой. Она покорно текла из глиняного устья между двумя хрупкими берегами. А потом падала на двадцать футов вниз, в ковш, вмещавший две сотни тонн. Поток рассыпал звезды, выпрыгивавшие из его ровной глади, и казавшиеся столь же ласковыми и невинными, как искры, брызжущие из детских бенгальских огней.
Только в самой близи становилось заметно, что белый атлас кипит. Время от времени из него вылетали брызги, падавшие на землю у желоба; жидкий металл, соприкасаясь с землей, остывал, вспыхивая огнем.
Две сотни тонн металла, более твердого, чем сталь, и ставшего жидким при температуре четыре тысячи градусов, могли разрушить любую стену здания, убить всех, кто работал возле потока. Однако каждый дюйм пути его, каждый фунт давления и даже количество молекул внутри были просчитаны и назначены указанием осознанной воли, трудившейся над процессом в течение десяти лет.
Мечущийся под навесом красный свет выхватывал из темноты лицо человека, застывшего в дальнем углу; прислонившись к колонне, он ждал. Яркая вспышка на мгновение бросила клинышек света сперва на его глаза, цветом и видом напоминавшие голубой лед, потом на черное переплетение металла колонны и пепельные пряди его волос, потом на пояс спортивного плаща и карманы, в которых он держал руки. Высокий и тощий, он всегда превосходил ростом окружающих. Лицо его состояло прежде всего из выступающих скул и еще нескольких резких линий, оставленных, однако, не старостью. Так было всегда, и потому в молодости он казался старым, а сейчас, в сорок пять, молодым.
Насколько он помнил, ему всегда твердили, что лицо его уродливо — потому что было оно неподатливым, и отмечено жестокостью, потому что было невыразительным. Не стало оно выразительным и теперь, когда он глядел на раскаленный металл. Имя этому человеку было Хэнк Риарден.
Металл поднимался к краю ковша и переливался через край с наглой щедростью. Ослепительно-белые струйки стремительно побурели, а еще через мгновение превратились в готовые отломиться черные металлические сосульки. Шлак застывал толстыми бурыми гребнями, похожими на земную кору. Корка толстела, в ней вскрывались редкие трещины, и белая жидкость все еще кипела под ними.
По воздуху, в кабине крана над его головой, ехал крановщик. Непринужденным движением руки он двинул рычажок: подвешенные на цепи стальные крючья опустились вниз, подцепили ручки ковша, аккуратно, словно ведерко с молоком подняли две сотни тонн металла и понесли их к рядку форм, ждавших, когда их наполнят.
Хэнк Риарден откинулся назад и закрыл глаза. Колонна за спиной его подрагивала, передавая движения крана. Работа окончена, подумал он.
Заметивший его рабочий одобрительно ухмыльнулся, как собрат и участник великого праздника, знавший, почему высокая белокурая фигура должна была оказаться здесь в этот момент. Риарден улыбнулся в ответ: другого приветствия он не получил ни от кого. А потом направился в свой кабинет, вновь превратившись в сухопарую фигуру, наделенную невыразительным лицом.
В тот вечер Хэнк Риарден поздно оставил свой кабинет, чтобы пройти от завода до дома. Нужно было проделать несколько миль по безлюдной местности, однако ему хотелось пройтись — без особых на то причин.
Он шел, опустив руку в карман, охватив пальцами браслет в виде цепочки, сделанный из риарден-металла. Время от времени он шевелил пальцами, ощупывая металл. Десять лет его жизни ушли на то, чтобы сделать этот браслет. Десять лет, подумал он, долгий срок. Вдоль темной дороги выстроились деревья. Всякий раз, поглядев вверх, он замечал несколько листьев на фоне звездного неба; сухие и скрученные они были готовы опасть на землю.