— Ну, конечно, знаю! Но разве я не могу заранее договориться с тобой о встрече — как железнодорожный чин, хозяин автозавода или старьевщик… то есть, сборщик металлолома? Они утверждают, что ты никогда не пропускаешь деловые встречи. Конечно, я могу предложить тебе выбрать самую удобную для тебя дату. — Она посмотрела на него снизу вверх исподлобья с ноткой кокетства и спросила, пожалуй, слишком непринужденно и чересчур осторожно: — Я имею в виду десятое декабря, но, быть может, ты предпочтешь девятое или одиннадцатое?
— Мне все равно.
Она аккуратно напомнила:
— Десятое декабря — годовщина нашей свадьбы, Генри.
Все теперь вглядывались в его лицо; но если они рассчитывали заметить на нем признаки вины, то увидели лишь слабую недоуменную улыбку. Лилиан не могла таким образом расставить ему ловушку, подумал он, поскольку из нее так легко ускользнуть, отказавшись признавать какую-либо вину в своей забывчивости и не согласившись на вечеринку; она понимала, что единственным ее оружием является его чувство к ней. Она хотела, решил он, косвенным образом и, не роняя гордости, испытать его чувства и признаться в собственных.
Прием, вечеринку, он не считал праздником, но Лилиан относилась к таким событиям иначе. С его точки зрения, подобное мероприятие ничего не значило; в ее глазах оно было высшим даром, который она могла принести и ему, и их браку. Следовало уважать желания жены, пусть даже образ ее мыслей и не отвечает его нормам, пусть даже если он и не уверен, нужны ли ему от нее теперь какие-либо знаки внимания. Пусть получит, что хочет, — ведь она отдалась на милость его. И Риарден улыбнулся, широко и открыто, признавая ее победу.
— Хорошо, Лилиан, — проговорил он негромко, — обещаю быть дома вечером десятого декабря.
— Спасибо тебе, дорогой. — В замкнутой улыбке ее таилось нечто загадочное, и Риарден удивился тому, что на мгновение ему показалось, будто ответ его разочаровал всех присутствующих.
«Если она доверяет мне, — думал он, — значит, ее чувство ко мне еще не умерло, и, следовательно, я не вправе обмануть эту веру». Он должен был произнести эти слова, ибо они, как линза, позволяли сфокусировать мысли, а других слов на сегодня у него просто не было.
— Прости меня за сегодняшнее опоздание, Лилиан, просто сегодня у нас на заводе была первая плавка риарден-металла.
После общей паузы Филипп произнес:
— Вот здорово.
Все прочие промолчали.
Риарден опустил руку в карман. И когда он вновь прикоснулся к браслету, все то же ощущение мгновенно вытеснило из его головы все на свете; он вновь почувствовал то самое, что и там, перед струей расплавленного металла.
— Я принес тебе подарок.
Роняя металлическую цепочку на колени Лилиан, он не знал, что держится нарочито прямо, и что движение его руки повторяет жест крестоносца, вернувшегося с трофеями к любимой.
Лилиан Риарден подобрала вещицу, растянула ее между двумя пальцами и поднесла к свету. Тяжелые, грубой работы звенья отливали странным иссиня-зеленым блеском.
— Что это? — спросила она.
— Первая вещь, сделанная из риарден-металла первой плавки.
— Ты хочешь сказать, — проговорила она, — что цена ей такая же, как и куску железнодорожного рельса?
Риарден недоуменно посмотрел на нее.
Лилиан позвенела браслетом, блеснувшим на свету:.
— А знаешь, Генри, чудесная мысль! Чудесная и оригинальная! Я стану сенсацией в Нью-Йорке, когда начну носить украшения, сделанные из того же материала, что балки мостов, моторы автомобилей, кухонные печи, пишущие машинки, и — как это ты сам говорил вчера, дорогой — суповые кастрюльки?
— Боже, Генри, да ты просто зазнайка! — проговорил Филипп.
Лилиан рассмеялась:
— Он сентиментален. Как и всякий мужчина. Но, дорогой, я ценю твой подарок. Не сам дар, но намерение.
— Если ты спросишь меня, намерение было самое эгоистичное, — сказала мать Риардена. — Другой мужчина, собравшись сделать жене подарок, принес бы браслет с бриллиантами, который доставил бы удовольствие и ей, а не только ему самому. Однако Генри считает, что раз уж он сделал новую разновидность жести, все вокруг должны ценить ее выше алмазов, просто потому что это он сделал ее. Таким он был с пяти лет — более самонадеянного ребенка я не видала и, конечно, могла только предполагать, что из него вырастет самый эгоистичный мужчина на свете.
— Нет, это очень мило, — проговорила Лилиан. — Просто очаровательно.
Она уронила браслет на стол, встала, опустила ладони на плечи Риардена, и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку: