Голова Дагни была склонена над бумагами, в свете лампы поблескивали пряди растрепанных волос, белая блузка липла к плечам, своими свободными складками намекая на худобу тела.
— Что у тебя, Джим?
— Что ты устраиваешь на линии Сан-Себастьян?
Она приподняла голову:
— Устраиваю? Что ты имеешь в виду?
— Какое у нас там расписание, и какие поезда там ходят?
Она рассмеялась; к веселью в голосе примешивалась усталость:
— Иногда стоило бы читать отчеты, которые кладут на стол президента, Джим.
— Что ты хочешь сказать?
— То, что мы придерживаемся такого расписания и пускаем такие поезда по линии Сан-Себастьян уже три месяца.
— Один пассажирский поезд в день?
— С утра. И один товарный состав ночью.
— Боже милостивый! И это на такой важной ветке?
— На такой важной ветке не окупается и эта пара поездов.
— Однако мексиканский народ ждет от нас настоящей помощи!
— Я в этом не сомневаюсь.
— Ему нужны поезда!
— Для чего?
— Чтобы, чтобы помочь развитию национальной промышленности. Как, по твоему мнению, сможет она развиваться, если мы не обеспечим Мексику транспортом?
— Я не ожидаю, что промышленность этой страны будет развиваться.
— Это всего лишь твое личное мнение. И я не понимаю, какое право имеешь ты собственной волей урезать расписание. Одни только перевозки меди окупят все.
— Когда?
Джеймс поглядел на сестру; на лице его появилось удовлетворение человека, получившего возможность сказать обидную вещь.
— Надеюсь, ты не собираешься усомниться в процветании этих медных рудников? Ведь они принадлежат Франсиско д’Анкония! — Он подчеркнул голосом это имя, не отводя взгляда от сестры.
Она проговорила:
— Возможно, он и твой друг, но…
— Мой друг? А я думал, что твой.
Дагни ровным голосом произнесла:
— Уже десять лет как не мой.
— Плохо-то как. Ведь он один из самых умных бизнесменов на Земле. И никогда не проваливал предприятий, деловых, как ты понимаешь, и в рудники эти он вложил миллионы, так что мы можем положиться на его суждение.
— Когда ты, наконец, поймешь, что Франсиско д’Анкония превратился в ничтожного тунеядца?
Джеймс усмехнулся:
— Я всегда полагал, что ничего большего он собой не представляет как личность. Но ты не разделяла моего мнения. Ты возражала. О, еще как возражала! Помнишь, как мы ссорились на эту тему? Может, процитировать некоторые твои высказывания? И высказать догадку о причине некоторых твоих поступков?
— Ты хочешь поговорить о Франсиско д’Анкония? И пришел сюда ради этого?
На лице его появились признаки гнева и разочарования, потому что ее лицо оставалось бесстрастным.
— Тебе прекрасно известно, зачем я сюда пришел! — отрезал он. — Я услышал совершенно невероятные вещи о тех поездах, которые ходят у нас по Мексике.
— Какие вещи?
— Какого рода подвижной состав ты там используешь?
— Хуже которого у меня нет.
— Ты это признаешь?
— Я отмечала это на бумаге, в посланных тебе отчетах.
— И это правда, что ты используешь дровяные паровозы?
— Эдди отыскал их для меня в Луизиане, в чьем-то заброшенном депо. Он не сумел даже выяснить название этой железной дороги.
— И эта рухлядь носит имя поездов Таггерта?
— Да.
— В чем заключается великая идея? Что происходит? Я хочу знать, что происходит!
Дагни проговорила ровным голосом, глядя в лицо брату:
— Если ты хочешь знать, я оставила на линии Сан-Себастьян одну только рухлядь и притом в минимальном количестве. Я забрала из Мексики все, что можно забрать: маневровые паровозы, инструменты и оборудование, даже пишущие машинки и зеркала.
— А за каким чертом?
— Чтобы грабителям досталось поменьше добычи, когда они национализируют линию.
Он вскочил на ноги:
— Это тебе с рук не сойдет! На сей раз такая выходка выйдет тебе боком! Надо же иметь совесть, чтобы обойтись столь низменным, подлым образом… просто из-за каких-то зловредных слухов, когда мы располагаем контрактом на двести лет…
— Джим, — проговорила она неторопливо, — наша фирма не располагает ни одним лишним вагоном, паровозом или тонной угля.
— Я не позволю, я самым решительным образом не позволю проводить такую бесстыдную политику в отношении дружественного народа, нуждающегося в нашей помощи. Низменная жадность не оправдание. В конце концов существуют и высшие соображения, даже если ты не способна понять их!