— Думаете, я приму его деньги? — вскричала она.
Голт подождал, чтобы дымящаяся струя из кофейника наполнила его чашечку, потом, подняв взгляд на Дагни, ответил:
— Да, думаю, примете.
— Нет! Я не позволю ему рисковать ради этого жизнью!
— Тут вы бессильны что-либо поделать.
— Я могу никогда не потребовать этих денег!
— Да, можете.
— Тогда они пролежат в банке до Судного дня!
— Нет, не пролежат. Если вы не потребуете этих денег, часть их — очень малая — будет передана мне от вашего имени.
— От моего? Почему?
— В оплату за жилье и стол.
Дагни уставилась на него, гнев на ее лице сменило недоумение, и она медленно опустилась на стул.
Голт улыбнулся:
— Как долго, по-вашему, вы пробудете здесь, мисс Таггерт? — в ее глазах стояли испуг и беспомощность. — Не думали об этом? А я думал. Вы проживете здесь месяц. Месяц отпуска, как и все мы. Я не спрашиваю вашего согласия — вы же не спрашивали нашего, когда появились здесь. Вы нарушили наши правила и должны примириться с последствиями. В течение этого месяца долину не покинет никто. Я, конечно, мог бы отпустить вас, но не отпущу. Закона, требующего, чтобы я удерживал вас, не существует, но, ворвавшись сюда, вы дали мне право действовать по своему усмотрению — и я воспользуюсь этим, так как хочу, чтобы вы были здесь. Если в конце месяца вы примете решение вернуться, у вас будет такая возможность. Но не раньше.
Дагни сидела прямо; напряжение покинуло ее лицо, но губы чуть растянулись в жесткой, решительной улыбке, не сулящей противнику ничего хорошего; глаза холодно блестели, хотя и затаили какую-то странную мягкость, словно глаза врага, который твердо намерен сражаться, но совсем не расстроится, если окажется побежден.
— Прекрасно, — сказала она.
— Я буду взимать с вас плату за жилье и стол — наши правила запрещают содержать человека даром. Кое у кого есть жены и дети, но тут существуют взаимный обмен и взаимная плата такого рода, — он выразительно взглянул на нее, — какую я не имею права получать. Поэтому буду брать с вас по пятьдесят центов в день, и вы расплатитесь со мной, когда вступите во владение счетом, открытым на ваше имя в банке Маллигана. Если откажетесь от счета, Маллиган снимет с него ваш долг и отдаст мне деньги по первому требованию.
— Я принимаю ваши условия, — ответила Дагни; в голосе ее была расчетливая, осторожная медлительность торговца. — Но не позволю покрывать из этих денег мои долги.
— Как же еще вы собираетесь платить?
— Буду отрабатывать жилье и стол.
— Каким образом?
— В качестве кухарки и прислуги.
Дагни впервые увидела его потрясенным — до глубины души и с такой силой, что предвидеть этого, конечно же, не могла. Голт разразился смехом — но смеялся так, словно получил удар, откуда совершенно не ждал, словно уловил в ее словах нечто гораздо большее, чем они значили в действительности; она поняла, что невольно задела его прошлое, пробудив какие-то воспоминания и чувства, знать которых не могла. Он смеялся так, словно увидел вдруг какой-то далекий образ и хохотал ему в лицо, словно победил, наконец, и мстил за что-то давнее, ей неведомое.
— Если возьмете меня на работу, — невозмутимо продолжила Дагни, лицо ее было официально вежливым, голос отчетливым и строгим, — я буду стряпать, убирать в доме, стирать и выполнять прочие подобные обязанности, которые требуются от прислуги, в счет оплаты жилья, стола и тех денег, какие потребуются мне на кое-какую одежду. Возможно, ближайшие несколько дней травмы будут мне слегка мешать, но они пройдут, и я смогу работать в полную силу.
— Вы действительно этого хотите? — спросил Голт.
— Хочу, — ответила Дагни и умолкла, пока с губ не сорвались заветные слова: «больше всего на свете».
Голт все еще улыбался; улыбка была веселой, но, казалось, это веселье может в любой момент перерасти в некое ликующее торжество.
— Хорошо, мисс Таггерт, — сказал он, — я беру вас на работу.
Она сухо кивнула со сдержанной благодарностью.
— Спасибо.
— В дополнение к жилью и столу будут платить вам десять долларов в месяц.
— Прекрасно.
— Буду первым человеком в долине, нанявшим прислугу, — Голт встал, полез в карман и выложил на стол золотую пятидолларовую монету. — Это аванс.
Потянувшись к монете, Дагни с удивлением обнаружила, что испытывает пылкую, отчаянную, робкую надежду девушки, впервые принятой на работу: надежду, что окажется достойной этой платы.