Лилиан обернулась — к ней подошел Реардэн. Он взял бриллиантовый браслет, надел его на запястье жены, поднес ее руку к губам и поцеловал.
На Дэгни он даже не взглянул.
Лилиан засмеялась. Засмеялась весело и непринужденно. Это разрядило обстановку и вернуло все на свое место.
— Мисс Таггарт, когда передумаете, можете его забрать, — сказала Лилиан.
Дэгни отвернулась. Она чувствовала себя спокойной и раскованной. Ее больше ничто не угнетало. Желание уйти исчезло.
Она застегнула браслет на запястье. Ей нравилось ощущать его тяжесть. Она вдруг почувствовала женское тщеславие, которого раньше никогда за собой не замечала: ей хотелось, чтобы все увидели ее с этим украшением на руке.
До нее доносились возмущенные голоса: «В жизни не видела такого оскорбительного поступка… Это просто возмутительно… Лилиан правильно сделала, что поймала ее на слове и взяла этот браслет. Так ей и надо, раз вздумалось выбросить несколько тысяч долларов».
Остаток вечера Реардэн не отходил от жены. Он участвовал в ее разговорах, смеялся вместе с ее друзьями. Он вдруг превратился во внимательного, любящего мужа, который восхищается своей женой. Дэгни подошла к нему, когда он пересекал гостиную, держа в руках поднос с бокалами, — кому-то из гостей захотелось выпить. Такого рода «неформальный» жест был для него чрезвычайно нехарактерен и очень ему не шел.
Она остановилась и посмотрела на него так, словно они были у него в кабинете. Она стояла с высоко поднятой головой, в позе руководителя. Он посмотрел на нее. Его взгляд скользнул от кончиков пальцев Дэгни до ее лица, но он видел только свой браслет на ее руке.
— Извини, Хэнк, но я вынуждена была так поступить, — сказала она.
Его взгляд ничего не выражал, но ей вдруг стало предельно ясно, что он чувствует. Она была уверена, что ему хочется дать ей пощечину.
— В этом не было необходимости, — холодно ответил он и пошел дальше.
* * *
Когда Реардэн вошел в спальню жены, было уже очень поздно. Лилиан еще не спала. На ночном столике горел свет.
Она лежала в кровати, обложенная подушками в бледно-зеленых льняных наволочках. На Лилиан была пижама из бледно-зеленого атласа, которая сидела на ней с безупречностью, которую можно увидеть лишь на манекене в витрине магазина. Свет затемненной лампы напоминал цветущую яблоню, он падал на столик, где стоял стакан с фруктовым соком, лежала книга и серебряные туалетные принадлежности, блестевшие как хирургические инструменты. Кожа рук Лилиан была фарфорово нежна. На губах блестели остатки бледно-розовой помады. Глядя на Лилиан, никак нельзя было сказать, что вечер утомил ее, — в ней настолько отсутствовали признаки жизни, что и утомляться было нечему. Спальня напоминала композицию из модного журнала: дама отходит ко сну, и тревожить ее нельзя.
Реардэн был по-прежнему в смокинге, но он ослабил галстук, и прядь волос свисала ему на лицо. Она посмотрела на него без тени удивления, словно прекрасно знала, как отразился на нем последний час, проведенный в своей комнате.
Он молча смотрел на нее. Он уже давно не заходил к ней в спальню и сейчас сожалел, что вошел.
— Разве в таких случаях не полагается немного побеседовать, Генри?
— Если хочешь.
— Ты не мог бы прислать кого-нибудь из своих гениальных экспертов, чтобы он проверил нашу печь? Она погасла во время приема, и бедный Саймонс намаялся, пока сумел ее растопить. Миссис Вестон сказала, что лучшее, что у нас есть, — это повар, ей очень понравились закуски… Больф Юбенк очень забавно отозвался о тебе. Он сказал, что ты крестоносец, шлем которого украшают не перья, а дым, валящий из заводской трубы… Я рада, что тебе не понравился Франциско Д’Анкония. Я его терпеть не могу.
Он совсем не думал о том, как объяснить свой приход, не знал, скрыть свое поражение или признать его, уйдя из спальни. Ему вдруг стало совершенно безразлично, что она могла подумать или почувствовать. Он подошел к окну и стоял, глядя на улицу.
«Почему она вышла за меня замуж?» — думал он. Восемь лет назад, в день их свадьбы, он не задавался этим вопросом. С тех пор, чувствуя мучительное одиночество, он спрашивал себя об этом множество раз, но так и не нашел ответа.
Она вышла за него не ради положения в обществе и не ради денег. Семья Лилиан имела и то и другое. Правда, их фамилия не значилась среди самых знаменитых и состояние было довольно скромным, но все же этого было вполне достаточно для того, чтобы открыть ей доступ в высшее общество Нью-Йорка, где Реардэн и встретил ее. Девять лет назад его появление в Нью-Йорке было подобно взрыву бомбы. Он появился озаренный блестящим успехом «Реардэн стил», тогда как лучшие эксперты считали этот успех невозможным. Именно его безразличие и равнодушие стали причиной столь пристального внимания к нему. Он не знал, что в высших кругах полагали, что он захочет купить себе доступ в высший свет, и предвкушали удовольствие, которое они получат, отвергнув его. У Реардэна не было времени заметить, как сильно он их разочаровал.