Она не спала две ночи, потому что не могла позволить себе уснуть; слишком многое следовало обдумать за короткое время: поезд прибывал в Нью-Йорк завтра рано утром. Ей нужно было время, тем не менее, она хотела, чтобы поезд шел быстрее, хотя это была «Комета Таггерта» — самый быстрый поезд во всей стране.
Она пыталась думать о чем-то, однако музыка оставалась на грани ее разума и звучала полными аккордами, подобными неумолимому шествию того, что остановить нельзя… Гневно качнув головой, она сбросила шляпу, достала сигарету и закурила.
Она решила не спать; вполне можно продержаться до завтрашней ночи… Колеса поезда выбивали акцентированный ритм. Она настолько привыкла к нему, что более уже не замечала, но сам звук превратился в душе ее в ощущение покоя. Погасив окурок, она поняла, что должна закурить новую сигарету, однако решила дать себе передышку, минуту, может быть, несколько, прежде чем…
Внезапно пробудившись, она почувствовала что-то неладное, прежде чем поняла: поезд остановился. Освещенный синими ночниками, вагон застыл на месте. Она посмотрела на часы: причин для остановки не было. Она поглядела в окно: поезд стоял посреди чистого поля.
Кто-то шевельнулся на сиденье по ту сторону прохода, и она спросила:
— Давно стоим?
Безразличный мужской голос ответил:
— Около часа.
Мужчина проводил ее взглядом, полным сонного удивления, когда она вскочила с места и рванулась к двери. Снаружи задувал прохладный ветер, пустынное поле раскинулось под столь же пустынным небом. Ночная тьма шелестела травой. Далеко впереди она заметила людей, стоявших возле паровоза, — a над ними в небе повис красный глазок семафора.
Она торопливо направилась к ним вдоль вереницы неподвижных колес. На нее не обратили никакого внимания. Поездная бригада вместе с несколькими пассажирами стояла под красным огоньком. Разговора не было, все застыли в безмолвном ожидании.
— В чем дело? — спросила она.
Машинист удивленно повернулся к ней. Слетевший с ее уст вопрос звучал, скорее, как приказ, а не как подобающее пассажиру любопытство. Она стояла, держа руки в карманах, подняв воротник пальто, ветер развевал волосы.
— Красный свет, леди, — указал он пальцем на семафор.
— И давно он горит?
— Уже час.
— Мы не на главной колее, так ведь?
— Правильно.
— Почему?
— Не знаю.
Заговорил проводник:
— Не думаю, что нас специально перевели на боковой путь, просто стрелка забарахлила, как и эта штуковина. — Он указал головой на красный глазок.
— Едва ли сигнал переменится. Я думаю, он просто сломался.
— Тогда что вы тут делаете?
— Ждем, пока свет переключится.
Пока ее раздражение переходило в гнев, кочегар усмехнулся:
— На прошлой неделе экстренный «Южно-атлантический» простоял на боковом пути два часа по чьей-то ошибке.
— Это «Комета Таггерта», — проговорила она. — «Комета» еще никогда не опаздывала.
— Только одна во всей стране, — отозвался машинист.
— Все когда-то случается в первый раз, — прокомментировал кочегар.
— Не знаете вы железных дорог, леди, — сказал один из пассажиров, — на всей железной дороге в этих сельских краях не найдется ни одного сто́ящего диспетчера.
Словно и не замечая его, она обратилась к машинисту.
— Если семафор сломан, что вы намерены предпринять?
Ему не понравился ее властный тон; он не понимал, отчего эта нотка звучит в голосе простой пассажирки столь естественно. Она выглядела как юная девушка, но рот и глаза свидетельствовали, что этой женщине за тридцать. Прямой взгляд темно-серых глаз смущал, он словно бы прорезал предметы до самой сути, отбрасывая в сторону незначительные подробности. Лицо ее показалось механику странно знакомым, хотя он не мог припомнить, где именно видел эту особу.
— Леди, я не желаю рисковать, — проговорил он.
— Он хочет сказать, — сказал кочегар, — что наше дело — ждать приказа.
— Ваше дело — вести этот поезд.
— Не на красный свет. Если семафор говорит нам стоять, мы стоим.
— Красный свет указывает на опасность, леди, — сказал пассажир.
— Мы не вправе рисковать, — поддакнул машинист. — Кто бы ни был сейчас виноват, если мы сдвинемся с места, то станем виноватыми сами. Поэтому мы останемся на месте до получения соответствующего распоряжения.
— А если такового не поступит?
— Рано или поздно кто-нибудь да появится.
— И как долго вы намерены ждать?
Машинист пожал плечами:
— А кто такой Джон Голт?
— Он хочет сказать, — пояснил кочегар, — что не надо задавать бесполезных вопросов.
Она посмотрела на красный свет, на рельсы, терявшиеся в черной, нетронутой дали.
— Поезжайте осторожно до следующего семафора. Если он в порядке, возвращайтесь на главный путь. А там остановитесь на первой же станции.
— Да ну? И кто же мне это говорит?
— Я.
— Кто это, вы?
Последовала кратчайшая из пауз, мгновенное удивление вопросу, которого она не ожидала, но машинист внимательнее присмотрелся к ее лицу и только ахнул:
— Великий боже!
Она ответила без обиды, просто как человек, которому нечасто приходится слышать такой вопрос:
— Дагни Таггерт.
— Ну, ей-богу, — проворчал кочегар, и все сразу смолкли. Она продолжила столь же непреклонно властным тоном:
— Возвращайтесь на основной путь и остановите поезд на первой же открытой станции.
— Да, мисс Таггерт.
— Вам придется нагнать опоздание. У вас для этого есть весь остаток ночи. «Комета» должна прийти по расписанию.
— Да, мисс Таггерт.
Она повернулась, чтобы уйти, когда машинист осторожно поинтересовался:
— В случае любых неприятностей вы берете ответственность на себя, мисс Таггерт?
— Беру.
Проводник проводил ее до вагона. Он волновался и говорил:
— Но… простое место в сидячем вагоне, мисс Таггерт? Как же так вышло? Почему вы не дали нам знать?
Она непринужденно улыбнулась:
— У меня не было времени на формальности. Мой персональный вагон был присоединен к чикагскому поезду номер 22, но я сошла в Кливленде, а двадцать второй возвращался слишком поздно, поэтому я не стала его ждать. Первой пришла «Комета», и я воспользовалась ею, а в спальных вагонах не было мест.
Проводник покачал головой:
— Ваш брат так не поступил бы.
Она рассмеялась:
— Да, вы правы.
Стоявшие у паровоза люди проводили ее глазами. Среди них был и юный кондуктор, кивнувший ей вслед:
— Кто это?
— Хозяйка «Таггерт Трансконтинентал», — ответил машинист полным неподдельного уважения голосом, — вице-президент, руководитель производственного отдела.
Поезд тронулся, звук паровозного свистка прокатился над полями и смолк. Она сидела возле окна, раскуривая новую сигарету, и думала: «Все разваливается на части, по всей стране, неприятностей можно ожидать повсюду и в любой момент». Однако она не чувствовала гнева или тревоги, у нее не было времени для этого.
Это всего только один вопрос, который следует разрешить вместе со всеми остальными. Она знала, что управляющий отделением фирмы в Огайо никуда не годится, но он приятель Джеймса Таггерта. Она еще не настояла на том, чтобы управляющего выставили с работы, только потому, что ей некем было его заменить. Хороших работников трудно найти. Однако теперь придется отделаться от него, и место это она отдаст Оуэну Келлогу, молодому инженеру, блестяще проявившему себя в качестве одного из помощников управляющего вокзалом «Таггерт» в Нью-Йорке; по сути дела, он и руководил всем. Некоторое время она следила за его работой; она всегда искала проблески таланта, подобно охотнику за алмазами на ничем не примечательной пустоши. Келлог был еще слишком молод для руководителя отделом, и она хотела предложить ему новый пост через год, но времени на размышления уже не оставалось. Ей придется поговорить с ним сразу после возвращения.
Едва различимая полоска земли за окном теперь бежала быстрее, превращаясь в серый ручей. За сухими вычислениями, занимавшими ее ум, Дагни отметила, что может еще что-то чувствовать: это было сильное, опьяняющее желание действовать.