Идти очень не хотелось. Он попытался отшутиться, рассказав, как после каждого его школьного прогула страна погружалась в траур. Это было ошибкой.
- Что же ты раньше молчал?! - весело загоготал страшный сержант. - Мы бы давно тебя взяли! Меченный уже задолбал! Нам домой скоро, а там очереди километровые за пойлом, свадьбы безалкогольные и ваще полный бардак! Пора Мишку отправить к остальным! Да не боись ты, сегодня суббота, шакалы сами выходные, сами все бухают. Риска ноль!
Теперь деваться было некуда. Он пошёл в самовольную отлучку с дембелями. Что там было, он помнит короткими расплывчатыми черно-белыми отрывками. После первого же стакана мутного самогона мир заволокло густым, вязким туманом. Они вроде бы с кем-то дрались, впрочем, он в это время блевал на подножие какого-то монумента, они пили Анапу и ели пережаренную картошку в женском общежитии, а потом он долго блевал там на разбитой лестнице, они лезли через какие-то заборы, где он тоже блевал, уже желчью... Очнулся он в родной части, значит всё прошло удачно, их не «замели» ни патрули, ни милиция. Он лежал в сапогах и одежде на своей койке на втором ярусе. Голова жутко болела, а стоило её приподнять, всё вокруг закружилось в диком вихре, во рту и животе было непонятно что.
- О! Оклемался! - раздался бодрый голос сержанта Васи, тот был почему-то как всегда свежим и румяным, как будто и не участвовал в грандиозной ночной оргии. - Не получилось у тебя с Горбатым! Жив зараза! Опять по ящику за перестройку втирает. Придётся тебе заново с нами идти...
Про Чернобыль, взорвавшийся в тот же день, объявили позже, а уж о его реальных масштабах все узнали гораздо позже...
Нашему герою было опять противоестественно легко. Легко и одновременно как-то... плохо. Его душа была... опустошена что ли? Очень, очень долго. Жизнь, тем не менее, продолжалась. Дембеля во главе с Васей уволились, переведя черпаков в деды, а его призыв - в черпаки. Из учебки привезли очередных духов. Он делал альбомы новоявленным дедам, причем его клиентами теперь бывали даже представители соседних частей из других родов войск. Его жизнь стала ещё лучше, ещё изобильнее, ещё свободнее.
Новый главный дед (до осеннего приказа пока не дембель), активно участвовавший в предыдущей самоволке нашего героя и довольно почтительно относившийся к его искусству (брал себе солидный процент с доходов), был в курсе его предполагаемой способности «мочить президентов». Вася всем о ней растрезвонил, конечно, скорее в шутку, чем всерьёз. Естественно, эта способность воспринималась всеми тоже больше с иронией, нежели хоть сколько-нибудь серьёзно. Но солдаты любого призыва, с Украины, Кавказа или Прибалтики они бы не прибыли, были людьми типично советскими, то есть пьющими. Политика Горбачева в отношении алкоголя любого из них настолько не устраивала, что в следующую самоволку нашего героя снаряжали чуть ли не всей частью. Каким-то образом он стал избранным - то ли всеобщим любимцем, то ли талисманом, то ли своеобразным знаменем становящейся всё более популярной всенародной борьбы против чего-нибудь. Не идти в этот раз, кажется, не было никакой возможности.
Было 31 августа 86 года, воскресенье. Самоволка прошла куда более гладко, чем предыдущая, наш герой уже почти не блевал, хотя и наблюдал за происходящим (непрерывными возлияниями и бестолковыми перемещениями) как бы со стороны, из какого-то потустороннего пространства, скудно освещённого мёртвым неоновым светом. Горбачев снова выжил, но точно во время очередного противозаконного армейского загула под Новороссийском столкнулся с грузовым судном и затонул круизный теплоход «Адмирал Нахимов». Жертв было более четырёх сотен. Про подобные события в эпоху гласности стали объявлять сразу...
Никто не связал вместе эти два довольно удалённых друг от друга происшествия, никто, кроме нашего героя и... Будды. В очередном сне тот выглядел довольно расстроенным. Будда даже развернулся лицом к стене, и всё сновидение просидел, безмолвно созерцая её. Свойственного таким снам сияния, ощущения любви и всепрощения почти не было...