- Мы ведь весь Питер обегали, - сказал Чудо-юдо, все еще извиняясь, - и детские комнаты, и дома, и больницы, и морги даже... Но потом нам нужно было как-то выходить из этого кризиса. У нас была учеба, нам надо было думать о будущем. Мы ведь надеялись на милицию. Но... Вот только сейчас...
Да понял я, понял уж давно, как вам приходилось. Да, перестали бегать по моргам, потому что испугались, а вдруг именно там и найдете. Да, понадеялись на ментов, которые не слишком внимательно искали ребенка по фотографии и пеленкам, да еще по одеяльцу. А на фотографии только круглая рожица и большой пуп. Положи рядом десяток таких фото и найди по ним среди кучи живых младенцев нужного... И уж, конечно, не по интеллекту было тем, кто искал, догадаться, что ребенка можно перепеленать, завернуть в драное байковое одеяльце и увезти в Москву. А в результате - я остался без детства. И мне его уже ни ООН, ни Президиум Верховного Совета СССР не вернет.
- Мы ведь, когда решили заводить второго, - сознался Сергей Сергеевич, хотели его назвать Димой. Но мама сказала: "Нет, Дима найдется, я верю!" И назвали Мишей.
Да, ведь у меня теперь и брат есть! А также, может, и еще куча родни... Не было ни гроша, да вдруг алтын... Чудеса!
- Я, Сергей Сергеевич, в детдоме часто плакал, когда маленький был. Нас, дошколят, иногда усыновлять пытались. Выбирали, словно кукол в магазине. А я вот никому не подходил... Оттого и ревел, - пожалуй, это больше всего растрогало, даже до слез довело Чудо-юдо. Никак у меня его язык не поворачивался назвать отцом.
- Ладно, - произнес Сергеич, вытерев глаза платком, - нечего нам сопли разводить. Придется мне восполнять то, что в детстве тебе задолжал...
Я вдруг посмотрел на уже хорошо знакомый интерьер дачи совсем иными глазами. Да ведь это теперь дом моих родителей! Законных, вполне богатых и обеспеченных, с машиной, гаражом, дорогой начинкой из мебели, ковров и зеркал... И я тут не гость - а хозяйский сын, да еще старший. Наследничек! И мой батя - решился я все-таки! - не последний человек в столице, если за день может раздобыть для сына отдельную однокомнатную и даже вручить от нее ключи... Да, он какой-то сложный мужик, может быть, один из тех "серых кардиналов", которыми меня пугал "главный камуфляжник" - мне-то что? Зато дорога в институт мне открыта, да не в простой.
Я вспомнил "халтуру" и подумал: "Вот ведь! Еще утром пахал на "дядю", и работа показалась тошной. А теперь получается - на меня пашут. Чтобы я, уже не какой-то там неизвестно чей Колька Коротков, а Дмитрий Сергеевич Баринов жил, как... барин. Парился в сауне и зимой в бассейне купался".
В общем, почуял я наконец-то, хоть и с трудом, что куда-то ВЕРНУЛСЯ. И тем был счастлив!
Эпилог. 10 лет спустя
Да, хорошо тогда было... Наверно, ничего лучшего у меня в жизни не было и не будет. Все прошло, все стало по-другому, и многое из того, чему я тогда радовался, выглядит совсем не так. Я еще не догадывался, как потащит меня по жизни новая судьба. Тогда "новая жизнь" виделась мне чем-то вроде серебряной лунной дорожки на воде Карибского моря, которую "я" - Браун наблюдал, плывя с Марселой от затонувшего вертолета к маленькому песчаному острову... Тогда Браун думал, кажется, о том, что дорожка эта очень красива, но по ней нельзя ходить. Браун был прав, как все циники и прагматики. Они всегда точно знают, что можно, а что нельзя. Я тоже знал, что по такой дорожке нельзя ходить, но ВЕРИЛ, что мне это почему-то удастся, что я сумею пройти "по морю аки посуху"... Самонадеянный дурачишка! Почти сразу же я, фигурально выражаясь, "провалился", и не в освежающую прохладу океанской воды, а в тухлое и грязное болото. С тех пор я бреду по нему, постепенно погружаясь все глубже и глубже. Увы, это болото вижу только я (я знаю, что оно уже затянуло меня минимум по пояс), а другим, со стороны, кажется, будто я, не касаясь воды, уверенно "бегу по волнам". И еще немало остолопов попробует так бегать.
Я приловчился крутиться между Богом и грязью. Мне страшно, но я привык. Я жду, что кто-то скажет:
"Стоп!", но не знаю, когда это будет, а потому каждый день благодарю Бога за то, что так не случилось сегодня. А назавтра - продолжаю бег. Впереди издевательски серебрится призрачная лунная дорожка - такая чистая и блестящая. Но под ней - болото.
Да, я очень хотел бы закончить "хеппи-эндом для Короткова", если бы не знал, что этот "хеппи-энд" - всего лишь отправная точка для новой серии событий, грехов, преступлений и бед.
Много лет я пытался забыть, что мое сознание было когда-то двойным, что мне вселили в мозг "постояльца", действовавшего в моей шкуре, что потом его забрали у меня, пересадив в еще какое-то тело, но оставив его воспоминания. Иногда это почти удавалось, мне казалось, что все это бред, наваждение, сон, игра воображения. Но когда в очередной раз проявляла себя та непонятная, "руководящая и направляющая", заставлявшая меня ПРОТИВ ВОЛИ совершать то, что ей было угодно, я снова становился человеком, от которого НИЧЕГО не зависело.
Однажды этой силе оказалось угодным поведать мне вкратце кое-что о судьбе Ричарда Брауна. Зачем ей это понадобилось - не знаю.
Это был очередной дурацкий сон, хотя в том, что мне довелось узнать правду, точнее, ту ее часть, которую соблаговолили оставить в памяти Брауна, я совершенно не сомневаюсь. Я не видел его во сне - я был им. Снова, как на Хайди. Я пережил то, что пережил он. Не все, конечно, а только отдельные эпизоды. Все прочее вошло ко мне в мозг, как спрессованная сжатая информация, составившая вкупе с "пережитыми" эпизодами то, что можно условно назвать:
Хеппи-энд для Брауна
Из психиатрической лечебницы я вышел спустя месяц. Нет, я совсем не свихнулся, но нервное потрясение было слишком велико. Говорят, когда мне сказали, что "Боинг", где летели Киска и все остальные, исчез в Бермудском треугольнике, я упал на пол и стал корчиться, выкрикивая что-то бессвязное: не то "перстеньки", не то "дьявол забери вас всех". Неделю ко мне никого не пускали, а потом, когда я начал отходить помаленьку, появилась Марсела. Кажется, я был рад, а может быть, просто соскучился. Она нашла в Оклахоме свою мать, правда, не в самом Оклахома-Сити, а в Понке, но довольно устроенной и небедствующей, во всяком случае. Она же известила о моей болезни и моих родителей, поскольку они появились примерно через три дня после первого приезда Марселы. Последнюю рождественскую открытку они получили от меня уже довольно давно, а поскольку они знали кое-что о моем образе жизни, то полагали, вероятно, что им предложат забрать тело, но были приятно разочарованы. Не знаю, было ли им приятно видеть меня живым, но мне они все-таки доставили определенную радость. Конечно, Марсела на них произвела не самое лучшее впечатление, хотя они ничего не знали - и по сей день не знают! о ее доблестном прошлом. Они у меня всегда славились консерватизмом, и о том, что их сын может жениться на латиноамериканке с достаточной примесью негритянской и индейской крови, могли предполагать только в страшных снах. Расистами я бы их не назвал, но их беспокоило то, что многочисленная родня с Антильских островов хлынет, словно москиты на огонь лампы, и от этого мне, конечно, не поздоровится. Все мы в той или иной мере живем по стереотипам и предрассудкам, Бог их простит.