– Так вот, – начинает он медленно, – мы, коммунисты, должны преодолеть любые трудности. Неужели не сумеем наживку наловить? Я тут с ребятами из палубной команды посоветовался, и мы решили... не спать сегодня ночью, заново перевооружить трал, поставить новые доски и завтра взять рыбу. Пускай только акустик найдет косяк и штурман точно выведет на него судно...
Тихо в каюте. Теперь все смотрят на Долиненкова. Тот неторопливо выколачивает пепел из трубки и решительно кивает головой.
– Не промахнусь, товарищи коммунисты, все будет в порядке.
– Все будет в порядке, – повторяет за ним боцман, – поднимем людей, наживку добудем. И не такое случалось.
В каюте как будто стало светлее. Это, наверное, потому, что люди уже не смотрят в стол, а глядят друг на друга. Хмурые лица просветлели, выражение тревоги сменилось решимостью.
Наживка нужна. И она завтра будет в морозильной камере.
Я вспомнил, как перед партийным собранием я мучительно думал: «Что же сказать такое коммунистам, чтобы поднять в них дух?» А оказывается, ничего особенного говорить и не нужно. Когда мы собрались все вместе и до каждого дошла серьезность положения, мы почувствовали, что можем выполнить стоящую перед нами задачу. Можем, потому что должны, обязаны, как коммунисты. И не надо никаких речей. Наживка будет.
На палубе светло как днем: горят все прожекторы и палубные софиты. В ярком электрическом свете быстро работают молчаливые матросы, бригадир, боцман. Ни шуток, ни смеха – лишь слышен гул двигателя электрошпиля; это достают из трюма новые доски; позванивают металлические поплавки – кухтыли, переговариваются, склонившись над чертежами, Алексей Лукашанец и Михаил Мельченко. Судно лежит в дрейфе. До самого утра кипит на палубе работа, а лишь над океаном забрезжил рассвет, бригадир докладывает капитану:
– Трал готов... Можем начинать.
Через пару часов на ленте эхолота появилась первая запись. Бригадир разбудил людей, спавших здесь же, на палубе, и началась работа.
Первый трал. Штурман точно вывел судно на косяк, трал скользнул в воду. Все с надеждой провожают взглядами убегающие в мелкие волны туго натянутые ваеры. Гудит лебедка, куток полон, рыба льется на палубу, выплескивается из рыбного ящика. Но не сардина, а ярко-красная, глазастая, с необычным названием – «бычий глаз».
Второй трал: полторы тонны отоперки. Бригадир улыбается: доски «идут» хорошо.
– Сардину давай! Эй, акустик, найди-ка там косячок сардины!
Третий трал. Глаза матросов слипаются, беспощадное солнце разит их, сонных, уставших, в спины, в обожженные плечи, руки, в гудящие головы... На помощь палубной команде приходят штурманы, механики, научные работники. У носовой доски становится Юра Торин, у кутка – Саша. Я помогаю выбрасывать в воду мотню и крылья. Гудит с натугой лебедка, вибрируют ваеры. Льется на палубу рыба, но опять не сардина, – все экзотика: разные скаты, окуни, угри и опять отоперка.
Четвертый трал. Акустик уверяет, что уж на этот раз – точно, сардина: только она делает такую запись на ленте. И уж если предыдущие записи вызывали сомнение, то на этот раз никаких сомнений нет: сардина, это точно. Юра Смирнов принес на палубу холодный, только что из холодильника, компот.
– Сто граммов бы... – говорит задумчиво боцман, но компот выпивает и просит еще стаканчик.
Летит в воду куток, шлепаются кухтыли, судно делает «циркуляцию».
– Косяк под нами! – кричит из ходовой рубки Долиненков. – Я слышу, как рыба пищит, от страха, наверно!
Всем так хочется поймать этот косяк, всем так хочется, чтобы на этот раз трал был полон сардины, что матросы, боцман, бригадир, все, кто был на палубе, замирают и прислушиваются.
– Действительно, пищит, – подтверждает Слава. – Она всегда пищит, когда в трал заводит.
Кто-то неуверенно смеется, но тотчас замолкает: а вдруг и действительно рыба уже наполняет куток?
Гудит лебедка, натянутые ваеры глухо вибрируют; громко булькнув, выныривает из воды носовая доска, за ней показывается кормовая. Нижние края досок ярко блестят, отшлифованные илом и песком: значит, шли хорошо, по грунту. Еще несколько мгновений, и из воды выскакивают кухтыли. Рядом с ними всплывают, переворачиваются вверх белыми животами какие-то рыбешки. Чайки с криком падают в воду и дерутся из-за каждой рыбки, вырывая ее друг у друга. А со всех сторон подлетают к судну десятки новых птиц.
– Будет рыба... – кивает на них головой боцман. – Будет...
– Есть! – кричит, свесившись за борт, Лукьянец. – Сардина, сардина!
В прошлом рейсе, когда мы искали новые районы лова сардины, первые пять-шесть тралений были так же тяжелы и напряженны: все что-то не клеилось – доски не шли, трал либо крутился, либо плыл; вместо сардины тоннами выгребали из океана отоперку, «бычий глаз» и медуз. А потом наладилось. И почти полгода, почти весь рейс доски уверенно шли по грунту, и тралы приходили с сардиной, а не с этим колючим «бычьим глазом». Пожалуй, сегодня такой перелом произошел и на нашем судне, нам не придется просить рыбу у товарищей.
...Вновь трал уходит в глубину, снова матросы, повиснув на планшире, с надеждой вглядываются в воду – и снова удача: электрический глаз выискивает под водой новый косяк сардины. Штурман, теперь на вахте стоит Виктор Колмогоров, точно выводит на него судно – и вот уже на палубе плещется, ослепительно сверкает жирная сардина.
Аврал. Все – на палубе: одни подготавливают, собирают из отдельных частей картонные ящики, другие насыпают в них еще живую рыбу, опускают в черный зев кормового трюма, где их принимают крепкие руки и передают боцману. Тот в шубе, варежках, валенках и меховой шапке укладывает ящики в морозильной камере.
Работа идет быстро, весело. Уже слышны шутки, смех. Радист выловил из эфира чью-то разухабистую передачу, и над океаном, пугая чаек и дельфинов, грохочет барабанной дробью, визжит кларнетами, хрюкает саксофонами, мяукает черт знает чем рок-н-ролл. Как в стремительном фантастическом танце мелькают по палубе облепленные чешуей, испачканные рыбьей слизью матросские тела, снуют быстрые мускулистые руки. Наконец последний ящик исчезает в трюме.
– Всё, – удовлетворенно говорит бригадир и припадает к чайнику с квасом.
Матросы, механики разгибают натруженные спины, смахивают с лиц капли густого, едкого пота. Вылезает из трюма продрогший боцман. Сбросив с себя теплую одежду, он дует на пальцы рук посиневшими губами и хриплым, простуженным голосом просит бригадира:
– Достань-ка сигаретку, Леха.
Капитан тоже на палубе. Гордо выставив мохнатую грудь, во всю ширь которой летит орел, несущий куда-то нагую широкобедрую красавицу, он ходит от борта к борту и, щурясь от яркого света, улыбается, мурлыкает что-то веселое, южное. Наверно, сочиняет в уме победную радиореляцию для далекого берега, где в своем кабинете, наверно, еще и сейчас сердито оттопыривает губу институтское начальство.
А мне немножко грустно. Наживка есть, а это значит – конец тралениям. Больше мне не придется копаться в траловых уловах, выискивая какую-нибудь незнакомую рыбу или усатого сердитого рака. Но настроение у всех такое хорошее, все так рады этой маленькой победе над строптивым океаном, что и мое лицо невольно расплывается в довольную улыбку. Я сбрасываю сандалеты и бегу к правому борту. Там кричат, смеются мои товарищи – Слава прополаскивает их тугой пенной струей из брандспойта.
ГЛАВА V
Опасности любительской ловли. – Встреча у берегов Африки. – Китовая акула. – «Кость каракатицы». – «Носящий бороду» – «погонофор». – Океанский перемет. – Парусник.
Тишина. Совершенно необычная. Тишина, от которой мы уже давно отвыкли: главный двигатель молчит, вспомогательный, который обычно гудит и трясется под нашей каютой, тоже не подает признаков жизни. Лишь где-то в самом нутре теплохода чуть слышно хлопотливо лопочет, постукивает какой-то движок да у борта судна пофыркивают дельфины. В иллюминатор виднеется светлое полотнище утреннего неба, солнце еще не взошло, штиль. Лежим в дрейфе. Мы пришли в район у побережья Африки, где сегодня нам предстоит встретиться с тральщиком «Олекма», возвращающимся в порт. У них нам нужно получить некоторые запасные детали.