Все присутствующие слушали доктора с живейшим интересом и участием. По окончании рассказа лейтенант Бриан поблагодарил его от имени своих товарищей.
— На вашу долю, доктор, — добавил он, — верно, выпадет тяжелая обязанность сообщить матери печальную весть. Передайте ей, когда она будет в состоянии вас слушать, как мы все любили и ценили ее сына!
— А бедная его кузина! — воскликнул мичман де Брюэр, — для нее это также будет тяжелым ударом. Может быть, она была его невестой!
— Нет, — несколько сухо возразил доктор. — Мадемуазель Елена Риё и Рене не были помолвлены; хотя это было пламенным желанием мадам Каудаль, но ему не суждено было сбыться, так как молодые люди решительно отказались подчиниться ее желанию. Их отношения были самые дружеские, братские, но не более.
В то время как в кают-компании происходил этот разговор, командир крейсера, Арокур, вносил в морской журнал подробности печального происшествия. Ураган между тем начал постепенно стихать, и вскоре буря совершенно прекратилась, хотя громадные волны продолжали ходить по поверхности океана и швыряли крейсер, как пробку, в разные стороны. Однако к утру волнение совершенно стихло, и солнце осветило уже гладкую как зеркало поверхность океана.
«Геркулес» продолжал свой путь и вскоре достиг Лиссабона, где быстро исправил свои повреждения, и через три дня был уже в Лориане.
Прошло пятнадцать дней со времени ужасного происшествия, но весь экипаж находился еще под тяжелым впечатлением.
Мрачнее всех был доктор Патрис, которому предстояла тяжелая обязанность передать матери Каудаля ужасную весть, так как командир не решался известить ее о смерти сына официальной депешей.
Между тем «Геркулес» вошел в гавань и бросил якорь; вскоре к нему подошла шлюпка, привезшая почту, которую все ждали с нетерпением. Через несколько мгновений в кают-компанию стремительно вошел командир, держа в руках бумажку.
— Радостное известие, господа! — воскликнул он. — Мичман Каудаль жив! Его спасло почтовое судно «Ла— Плата», и он уже два дня как находится в госпитале в Лориане.
ГЛАВА II. Чудесное происшествие
Невозможно описать безумную радость доктора Патриса при известии о спасении его друга.
Эта радость еще усиливалась сознанием, что он избавлен от обязанности палача по отношению к матери и сестры Каудаля, да, кроме того, мысль, что друг его жив и он скоро увидит его, наполняла честное сердце Патриса неизъяснимым счастьем.
Спасение Каудаля было действительно каким-то чудом, и доктор горел нетерпением узнать подробности его.
Выйдя на берег, он бросился бегом в морской госпиталь и через две минуты уже входил в палату, где лежал Каудаль. Когда прошел первый порыв восторга, доктор внимательно осмотрел своего больного друга, выслушал его и не нашел у него никаких болезненных симптомов. По-видимому, Рене был совершенно здоров физически, но его нравственное состояние внушало доктору серьезныеопасения. Бледный, озабоченный, с блуждающим взглядом, он, казалось, делал над собой невероятные усилий, чтобы отвечать на вопросы своего друга, которые ему, видимо, надоедали.
— Да что же наконец с тобой? — воскликнул с недоумением доктор. — Твое купание не принесло тебе, очевидно, никакого вреда, ты совершенно здоров, а между тем валяешься каким-то увальнем. Ну, сделай же над собой маленькое усилие и пойдем прогуляться. Это тебя сразу оживит!
— Гулять по Лориану! — проговорил Рене тоном глубочайшего презрения.
— Что же такого? Лориан — прелестный городок! — возразил доктор. — Во всяком случае, это будет лучше, чем лежать и предаваться черным мыслям, как ты делаешь. Ну, скажи же, что тебя так беспокоит?
Вместо ответа Рене сделал какое-то беспомощное движение плечами.
— Ты болен?
— Болен? Нет…
— Что же ты в таком случае чувствуешь? Утомление, разбитость? Сколько времени ты провел в воде? — спрашивал Патрис.
Рене снова пожал плечами.
— Почем я знаю? Да и не все ли равно! — с нетерпением проговорил он и, повернувшись к стене, закрыл лицо руками, ясно показывая, что разговор ему в тягость. Доктор смотрел на него с удивлением, которое вскоре сменилось беспокойством. Что с его другом? Чему приписать такую внезапную перемену в его открытом, жизнерадостном характере? Уж не подействовало ли его падение на мозг? Все эти мысли промелькнули в голове Патриса, и он решил во чтобы то ни стало узнать причину мрачности Рене.
— Как, ты не знаешь? — воскликнул наконец он. — Ты, вероятно, очень недолго пробыл под водой? Сколько минут?
Вместо ответа раздался только тяжелый вздох.
— Может быть, ты был без сознания? Рене молчал.
— Тебя, кажется, нашли плавающим на пустой бочке? — продолжал доктор. — Откуда она взялась?
Снова нетерпеливое движение плечами и головой, как будто больной старался отогнать от себя докучавший ему шум. Казалось, слова друга раздражали его, и все усилия вызвать его на разговор оставались безуспешными.
— Ну, мой милый, — воскликнул наконец Патрис, раздраженный в свою очередь этим молчанием, — твоя холодная ванна, видимо, сильно подействовала на тебя. Ты хоть и не болен, но в таком расположении духа, что мне лучше уйти, так как я тебя стесняю!
С этими словами доктор направился к двери, что заставило Рене повернуться.
— Патрис! Этьен! — воскликнул он. — Не сердись, вернись! Ты ведь знаешь, что я тебя люблю и рад твоему приходу. Не бросаться же мне тебе на шею, чтобы доказать это!
— Никто ничего подобного не просит, да и твой прием слишком далек от этого!
Рене снова тяжело вздохнул и грустно опустил голову.
— Ну, вот, опять начинается! — воскликнул доктор. — Что означают твои вздохи? Можно подумать, что у тебя на душе какая-то ужасная тайна! Уж не наслушался ли ты пения сирен и так очарован ими, что ни о чем больше не можешь думать!
К великому удивлению доктора, при этих словах яркая краска покрыла бледное лицо Рене, а на губах заиграла улыбка.
Оба молодых человека пристально молча смотрели друг на друга; наконец Патрис прервал тягостное молчание.
— Послушай, объяснись же, прошу тебя, — проговорил он, но Рене уже снова впал в прежнюю апатию.
— К чему? — наконец возразил он усталым голосом, — ты ведь мне все равно не поверишь…
— Почему же?..
— Да потому, что я должен рассказать тебе такие безумные, невероятные вещи, что ты сочтешь меня за сумасшедшего. Я бы сам подумал, что видел все это во сне, если бы у меня не осталось вещественного доказательства всего случившегося.
— Да, черт возьми, говори же яснее! Ты можешь вывести святого из терпения!
Рене несколько минут хранил молчание, как будто собираясь с мыслями.
— Пощупай у меня пульс, — наконец проговорил он. — Видишь, у меня ведь нет лихорадки?
— Ни малейшей! Твой пульс так же ровен и спокоен, как мой.
— Посмотри теперь на меня! Похож ли я на человека с расстроенным рассудком или в бреду?
— Ничуть! Ты просто не в духе!
— Значит, ты поверишь всему, что я скажу тебе?
— Конечно, если ты мне дашь слово, что говоришь серьезно!
— Даю тебе честное слово, что все, что я тебе расскажу, истинная правда! И все-таки я не могу решиться…
— Полно же! Я никогда не предполагал, что ты так нерешителен!
— Да, потому что ты никогда не видал меня в подобных обстоятельствах. Этьен, ты ведь мой самый лучший друг, мой старший брат. Для чего же стал бы я тебя обманывать? То, что я расскажу тебе, необъяснимо, но все — истинная правда. Я решил никому не говорить об этом, будучи уверен, что мне не поверят, но ты сам просишь меня рассказать, а я так привык все доверять тебе, что и на этот раз мне было бы тяжело молчать. Кто знает, может быть, мы вместе найдем какое-нибудь подходящее объяснение всему случившемуся.