Мурский взглянул на свою руку и невольно улыбнулся: кольцо темнело на его пальце!
Он задул огонь, и скоро сон опять овладел им.
Когда он проснулся и зажег свечу, часы показывали десять утра. Мурский поднялся и почувствовал слабость и тяжесть во всем теле; голова болела.
Он подошел к амфорам, выбрал самую простую и большую, выволок ее на середину комнаты и ударил каблуком; амфора с треском разлетелась на большие куски. Он выбрал один из них, имевший вид совка, и отправился к месту обвала.
Работа спорилась плохо; вести ее приходилось, сперва стоя на коленях, затем лежа на животе и все время подгребать под себя кучи земли; роясь, как крот, Мурский продвинулся в проделанной им узкой норе аршина на два, и вдруг земля водопадом хлынула сверху на его спину и голову. Отчаянным усилием рук и плеч Мурский едва вырвал из осыпи голову и полузадохшийся, с глазами и ртом, наполненными землей и пылью, вскочил на ноги и шарахнулся назад; только успел он ступить на лестницу — по стенам коридора, шурша, побежали ручейки земли; со свода посыпались комья, и в то же мгновение глухой грохот возвестил, что рухнула и остальная часть коридора… Густые клубы пыли, словно дым, окружили Мурского.
Он кинулся вниз, в комнату стражи, и принялся вытирать глаза и губы: там, благодаря глинистому грунту, опасность ему не угрожала.
Помогать собственному освобождению после такого грозного предупреждения нечего было и мечтать! Оставалось ждать…
Мурский с досадой подумал, что срок его заключения в могиле, благодаря новой катастрофе, удлинился на несколько часов. Он привел, насколько было возможно, себя в порядок, сел у стены и, в видах экономии, задул фонарь.
Есть ему хотелось все сильнее и сильнее и, что было еще мучительнее, — начала томить жажда.
Не шевелясь, просидел Мурский несколько часов в полнейшей тьме и безмолвии. И вдруг ему вспомнилось, что амфоры и кувшины ставились в могилы не пустыми, а с вином, водой и зернами; жидкости, разумеется, сохраниться не могли, но зерна пшеницы пролежали же в египетских пирамидах целые тысячелетие!
Мурский быстро чиркнул спичкой, зажег свечу и поспешил к амфорам. Большинство из них оказались пустыми; на дне двух лежала земля, в которую превратилось то, что когда-то и кем-то было положено в них, и только в одной рука археолога нащупала толстый слой чего то твердого. Вынуть его возможности не представлялось, и Мурский тычком ноги разбил амфору. На уцелевшем дне ее была бура я масса; Мурский схватил ее, осмотрел и поднес ко рту. Лепешка оказалась окаменелой, и все усилие его отгрызть хотя бы кусок от нее повели лишь к тому, что во рту у него осталось несколько крошек песка и ощущение какой-то горечи.
Мурский отбросил лепешку и, чувствуя приступ слабости, опустился на прежнее место…
Было десять часов вечера, когда он снова зажег свой фонарь. В висках у него стучало; дышалось трудно. Губы растрескались, и жестокая жажда заглушала даже ощущение голода.
Несколько раз он подходил к лестнице, по которой наползло два потока земли из обвала, и слушал — не доносится ли стук лопат. Но было тихо… могильно тихо…
Который был час дня или ночи, когда он смутно услыхал человеческий голос, он не знал.
Мурский быстро приподнял с пиджака голову и трясущейся рукой зажег спичку. Нет, стояла ненарушимая тишина… кроме скелетов, никого в комнате не было… Спичка погасла, и Мурский опять склонил на подстилку истомленную голову.
— Отнимите кольцо! — явственно прозвучали на этот раз слова; Мурский сел, как подкинутый пружиной, и огонек звездочкой вспыхнул в руке его; мрак отступил в углы и, казалось, будто чьи-то тени шарахнулись прочь от света.
— Что? — спросил Мурский, и ему почудилось, что это не он, а другой спросил его губами.
— Отнимите кольцо! — повторил повелительный голос. Он исходил из усыпальницы, и Мурский понял, что он принадлежит царю.
— Отдай кольцо… — шепотом произнес совсем близко от него другой человек.
Мурский вздрогнул, схватился опять за спички, зажег одну и, как факелом, провел ею перед собой по воздуху.
Опять в углы и в черные дыры дверей попрятались какие-то фигуры; одна притаилась за амфорами у комнаты царя. Мурский вгляделся в нее и увидал, что скелета оруженосца там нет, а на его месте сидит, прижавшись спиной к амфоре, человек в бараньей шапке на голове.