— Для твоих лет познания у тебя обширные! — заметил художник. — В «Белом олене» кормят хорошо и можно с толком провести время: заморское купечество любит коротать тут время за игрой в кости и в чет и нечет! Сыграть нам с тобой, конечно, не придется, но за песню нас угостят сытным ужином и хотя бы цельной бочкой пива!
Мальчик протянул ему что-то крепко зажатое в кулачке.
— Талер?! — гаркнул на всю улицу изумленный художник. — Ты владелец такой суммы? Спрячь его хорошенько, дружок! — Он хотел возвратить монету, но мальчик заложил руки за спину и отрицательно потряс головой.
— Чудеса!!.. — талеры стали расти на улицах как грибы!! — пробормотал художник. — Ну хорошо, я беру его у тебя на хранение и потому угощу тебя лукулловым пиром; сегодня обойдемся без песен!
Вместе с семенившим рядом с ним мальчиком, художник спустился в погребок и морозный воздух и тени ночи сразу сменились теплом и светом; пылал очаг, на стенах горели сальные свечи.
Художник выбрал местечко, откуда было видно все происходившее в погребке, заказал, чтобы «не мазаться с пустяками», целого поросенка, гуся и пива и в расплату кинул кокетливой служанке на поднос талер. Она принесла сдачу и наевшийся до одышки художник небрежно сунул деньги в карман.
— А знаешь, я, кажется, сыт? — произнес ублаготворенный художник. Он икнул и отодвинул от себя оловянное блюдо с оставшимися костями. — Теперь попробуем с тобой счастья на игорном турнире, но сначала подсчитаем наше вооружение!
Он запустил руку к себе в карман и вытащил пригоршню мелочи; среди нее белел новенький бременский талер.
Художник вытаращил глаза, поднес его к самому носу, попробовал зубом — монета была настоящая.
— Неразменный талер!! — сразу охрипнув, сказал он. — Пойдем, испытаем его еще раз!
Оба встали и начали пробираться среди столов и бочек в дальний угол, где шла крупная игра.
Художник бросил свой талер на середину стола и выиграл: поставил два, потом четыре, потом восемь — ставки все удваивались и счастье неизменно было на стороне художника. Скоро перед ним вырос на столе целый холм из серебра и золота: расстроенные, бледные и побагровевшие игроки спустили все, что имели и понемногу стали бросать игру.
— Баста!.. — закричал, наконец, художник и с помощью мальчика принялся набивать свои и его карманы деньгами. Дома он разделил пополам всю добычу, но мальчик отодвинул свою долю обратно и не взял даже чудесного талера.
Ночью художник бредил игрой в кости и до того вошел в азарт, что свалился со стула на пол, что не помешало ему проспать до утра как на перине.
На другой день уже весь город толковал о громадном выигрыше художника Антониуса и нечего распространяться о том, с каким почетом были приняты он и его безотлучный маленький спутник, принесшие не тысячу талеров, а целых две. Немой переходил с рук на руки от художника к Лотхен и их родственникам; все наперерыв ласкали его, всякому хотелось подержать такого счастливчика: счастье ведь заразительно! Пир шел горой с музыкой и танцами и много десятков лет спустя Рига помнила торжественное обручение у растгера Эйзенберга.
Наступил третий день Рождества; радовавшийся всему малыш вдруг притих, сделался грустным и что ни придумывали жених и невеста, чтобы развеселить своего друга — все оказывалось тщетным. А время неуклонно передвигало узорные стрелки часов и незаметно наступила ночь, прозрачная и тихая; потоки горожан, гулявших в ожидании торжественной поздней мессы, заполнили улицы; наконец, загудели колокола города, призывая к богослужению.
— А где же наш немой?.. — вдруг спохватилась Лотхен, шедшая под руку со своим усатым женихом; оба всполошились и стали оглядываться, но мальчика видно не было; он отыскался у наружной боковой стены собора: будто тень, он стоял, плотно прильнув к ней, и напряженно слушал громы органа, сменявшиеся нежными голосами певцов.
Заметив своих друзей, мальчик бросился им навстречу и сталь ластиться то к одному, то к другому.
— Что с тобой, крошка? — заботливо спросила Лотхен, — отчего ты весь дрожишь?
Художник подхватил его на руки и изумился: мальчик казался почти невесомым; круглые глазки его с тоской переходили от лица Лотхен к Антониусу; темные ручки охватили шею художника и немой уткнулся головой в теплую шубу его. Башня над ними кинула в небо первую весть о полуночи. И с первым же ударом ее с мальчика спали одежды и на руках у Антониуса оказалось черное, слегка мохнатое существо с чуть пробивающимися рожками на курчавой головке; оно ловко соскочило на снег и вместе со звоном начало таять и превращаться в туман; с двенадцатым ударом все исчезло и только на крыше собора, несмотря на полное безветрие, закрутился и вскинулся в высь небольшой снежный смерч.