— Что отсюда следует, сударь?
— Отсюда следует, сударь, что негр, только что говоривший с вами, произнес имя Сегейр-бен-Шейха, т. е. назвал разбойника и бандита, одного из убийц полковника Флятерса. Известно ли вам это обстоятельство?
Маленький человек бросил на меня холодный взгляд и пожал плечами.
— Разумеется. Но какое мне до этого дело?
— Как! — гаркнул я вне себя. — Но кто же вы тогда?
— Сударь, — произнес с комичным достоинством миниатюрный старик, поворачиваясь к Маранжу, — обращаю ваше внимание на странное поведение вашего товарища. Я здесь у себя дома и не потерплю…
— Извините моего товарища, сударь, — сказал Моранж, выступая вперед. — Он не принадлежит к числу ученых. У молодых поручиков, вы знаете, всегда горячий нрав. Кроме того, вы должны сами понимать, что у него, как и у меня, есть причины, мешающие нам сохранять необходимое спокойствие.
Вне себя от злости, я уже собирался выступить с опровержением на эту речь Моранжа, дышавшую столь непонятной покорностью и скромностью. Но, бросив на него взгляд, я убедился, что на его лице выражение иронии и удивления было одинаково сильно.
— Я знаю, что большинство офицеров — грубияны и невежды, — проворчал старикашка, — но все же этого мало для того…
— Я сам офицер, — продолжал Моранж с тем же смирением, — и если я когда-либо страдал от сознания слабого умственного развития людей этого звания, то, клянусь вам, что никогда еще я не чувствовал этого острее, чем в эту минуту, когда я, — прошу простить мою нескромность,просматривал ученые страницы, которые вы посвящаете захватывающей истории Горгоны, на основании сведений Прокла Карфагенянина, цитируемого Павзанием…
Видимое изумление изменило черты лица маленького старика. Он быстро протер свои очки.
— Что? — воскликнул он.
— Очень жаль, — невозмутимо продолжал Моранж,что в нашем распоряжении нет любопытного трактата, написанного по этому жгучему вопросу Стацием Себозом и сообщенного нам Плинием, и очень жаль, также, что…
— Вам знаком Стаций Себоз?
— И очень жаль, также, что мой учитель, географ Берлиу…
— Вы знали Берлиу, вы были его учеником! — пролепетал, совершенно растерявшись, маленький человек с отличием в петличке.
— Я имел эту честь, — ответил Моранж, принимая вдруг холодный тон.
— Но, в таком случае, сударь… но, в таком случае, вы слышали… вам известен вопрос об Атлантиде?
— Да, я знаю сочинения, написанные по этому поводу Ляньо, Плуа и Арбуа де Жубенвилем, — с тем же ледяным выражением на лице произнес Моранж.
— Ах, боже мой! — Маленький человек пришел в необычайное волнение. — Сударь… капитан… как я счастлив… простите меня!..
В эту минуту портьера снова раздвинулась. Появился Ферраджи.
— Сиди, они прислали тебе сказать, что если ты не придешь, они начнут без тебя.
— Иду, иду, Ферраджи. Скажи, что я сейчас буду… Ах, сударь, если бы я мог предвидеть… Но, ведь, это такая исключительная вещь: офицер, знакомый с Проклом Карфагенянином и с Арбуа де Жубенвилем. Еще раз… Но позвольте представиться: «Этьен Ле-Меж, профессор университета.
— Капитан Моранж, — отрекомендовался мой спутник.
Я выступил в свою очередь.
— Поручик Сент-Ави. Должен сознаться, что я из породы людей, которым свойственно путать Арбуа Карфагенянина с Проклом де Жубенвилем. Постараюсь в будущем заполнить этот пробел. А пока — мне очень хотелось бы знать, где мы находимся, мой товарищ и я, свободны ли мы, и какая тайная сила держит нас в плену. Принимая же во внимание, сударь, что вы производите впечатление человека, чувствующего себя хозяином в этом доме, я просил бы именно вас осведомить меня по этому вопросу, который, — простите мне мою слабость, — является для меня чрезвычайно важным.
Ле-Меж посмотрел на меня. На его губах заиграла довольно неприятная улыбка. Он открыл рот…
Но в эту минуту нетерпеливо задребезжал колокольчик.
— Через несколько минут, господа, я вам все скажу и объясню… Но сейчас, как видите, нам необходимо поторопиться. Теперь — время завтрака, и нашим сотрапезникам надоело ждать,
— Нашим… сотрапезникам?
— Их двое, — пояснил Ле-Меж. — Мы втроем составляем европейское население этого дома… население постоянное, счел он нужным прибавить, улыбнувшись своей спокойной улыбкой. — Но эти двое, это два оригинала, господа, с которыми вы предпочтете, без сомнения, иметь как можно меньше дела. Один из них принадлежит к духовному званиюи -т— хотя он и протестант
— умственным развитием не отличается. Другой — отставший от света светский человек, старый чудак.
— Позвольте, — спросил я, — уже не его ли я слышал прошлою ночью. Он собирался снять банк. С ним были, без сомнения, вы и пастор?..
Ле-меж, оскорбленный в своем достоинстве, замахал руками. — Что вы, что вы… совсем не со мною! Он дуется в карты с туарегами, которых он обучил всевозможным играм… Слышите, это он отчаянно звонит в колокольчик, чтобы мы поторопились. Теперь половина десятого, а игорный зал открывается в десять. Надо поторопиться! Я думаю, впрочем, что вы не без удовольствия подкрепите немного свои силы.
— Да, мы не откажемся, — ответил Моранж.
По длинному извилистому коридору, который прерывали на каждом шагу ступени, мы пошли за Ле-Межем. Нам пришлось подвигаться в полутьме, руководясь либо фонарями под розовыми колпаками, либо,высокими светильниками с горевшими в них душистыми травами. И те и другие были размещены на равном друг от друга расстоянии, в небольших нишах, высеченных прямо в скале. Волнующий аромат восточных благовоний наполнял окружающий мрак, составлял приятный контраст с холодным воздухом, струившимся с далеких снежных вершин.
От времени до времени нам пересекал дорогу, словно немой и бесстрастный призрак, белый туарег, оставляя позади постепенно замиравшее шлепанье своих мягких туфель.
Перед тяжелой дверью, обитой тем же бледным металлом, который я заметил на стенах библиотеки, Ле-Меж остановился и пропустил нас вперед.
Хотя столовая, куда мы вошли, была мало похожа на европейские, но все же многие из них могли бы позавидовать ее комфорту. Как и библиотека, она получала свет через большое сквозное углубление в стене, похожее на балкон. Но я сообразил, что эта комната была обращена наружу, между тем как из библиотеки открывался вид на сад, находившийся внутри расположенных короною гор.
В столовой не было ни центрального стола, ни варварской мебели, называемой стульями. Вся она была заполнена бесчисленными, очень низкими, табуретами из золоченого дерева, в венецианском стиле, густо устлана коврами спокойных и однообразных рисунков и усыпана туарегскими или тунисскими подушками. Посредине зала тянулась громадная цыновка, на которой, в тонко и искусно сплетенных корзинках, стоявших вперемежку с высокими серебряными чашами и медными тазами с душистой водой, находился завтрак, один вид которого обрадовал нас, как детей.
Ле-Меж, выступив вперед, представил нас двум личностями, уже занимавшим места на цыновке.
— Господи Спардек, — сказал он и я понял, что этой которого дадут ему возможность оценить гораздо больше, чем вам, все значение того, что я собираюсь вам здесь открыть.
С этими словами он подошел к каменной стене и нажал в ней пружину. Показался шкаф, плотно уставленный книгами. Он взял одну из них.
— Оба вы, — продолжал Ле-Меж, — находитесь во власти женщины. Эта женщина — султанша и неограниченная владычица Хоггара — называется Антинеей… Не подпрыгивайте от изумления, господин Моранж: вы все сейчас поймете.
Он раскрыл книгу и прочитал следующую фразу: «Прежде чем начать, я должен вас предупредить: не удивляйтесь, если я буду называть варваров греческими именами».
— Что это за книга? — спросил Моранж, бледность которого в ту минуту испугала меня.
— Эта книга, — ответил Ле-Меж очень медленно, взвешивая каждое слово и с выражением необыкновенного торжества в голосе, — эта книга — наиболее великий, наиболее прекрасный и наиболее совершенный из диалогов Платона: это -«Критий» или «Атлантида».