— Постараюсь это сделать, — ответил Ле-Меж. — Впрочем, должен вам сказать, что вы не первый спрашиваете меня об этом. Большинство путешественников и исследователей, которые прошли здесь перед моими глазами за десять лет, были завлечены именно таким образом, заинтересовавшись этой греческой вокабулой на тифинарском языке.
Я даже составил довольно подробный каталог всех этих надписей и тех пещер, где их можно найти. Все они, или почти все, заключают в себе слова: «Антинея… Здесь начинается ее царство». Я сам велел подкрасить охрой те из них, которые уже начинали стираться… Но вернемся к тому, о чем мы говорили. Надо заметить, что все европейцы, завлеченные сюда этой эпиграфической тайной, тотчас же забывали об этимологии этого слова, как только они попадали во дворец Антинеи. У них немедленно появлялась другая забота. По этому поводу можно бы сказать очень много о том, какое ничтожное значение имеют чисто научные вопросы даже для ученых, и как быстро эти господа жертвуют ими ради самых низменных земных интересов, в особенности, например, если дело касается их собственной жизни.
— Если позволите, мы побеседуем об этом как-нибудь в другой раз, — сказал Моранж все с тою же поражавшей меня учтивостью.
— Это отступление от темы преследовало только одну цель: доказать вам, что я не причисляю вас к этим недостойным мужам науки. Вы, действительно, интересуетесь корнями имени «Антинея», нисколько не заботясь о том, чтобы узнать, какой женщине оно принадлежит, или о том, какие причины побуждают ее держать вас в плену вместе с вашим товарищем.
Я пристально посмотрел на старикашку. Но он говорил с самым серьезным видом.
«Тем лучше для тебя, — думал я. — А не то я давно бы выбросил тебя через окно, чтобы ты мог там на свободе иронизировать. Надо полагать, что в Хоггере законы падения тел — такие же, как и везде».
— Я не сомневаюсь, — продолжал Ле-Меж, обращаясь к Моранжу и нисколько не смущаясь моим сверкающим взором, — я не сомневаюсь в том, что вы уже составили несколько этимологических догадок, когда вы увидели в первый раз слово «Антинея». Не найдете ли вы возможным мне их сообщить?
— Конечно, — сказал Моранж,.
И он перечислил весьма обстоятельно все этимологические объяснения, о которых я уже говорил.
Маленький человек с широким вишневым галстуком потирая руки.
— Очень хорошо, — отчеканил он с выражением величайшего торжества. — Чрезвычайно хорошо для тех скудных сведений по части эллинизма, которыми вы должны, естественно, располагать. И все-таки это неверно от начала до конца.
— Я вас именно потому и спрашиваю, что я сам в этом сомневаюсь, — мягко произнес Моранж.
— Я не буду вас больше мучить, — сказал Ле-Меж.Слово «Антинея» разлагается следующим образом: «ти» — не что иное, как берберийская вставка в это чисто греческое имя; «ти» — признак женского рода в грамматике берберов. У нас есть много примеров, иллюстрирующих такие вставки. Возьмите хотя бы слово Типаза, название города в Северной Африке. Оно значит
—«целый» и образовалось от «ти» и ЯЙУ. В сущности, «тинея» означает «известие, новость», от «ти» и еа.
— А приставка «ан»? — спросил Моранж.
— Неужели, — возразил Ле-Меж, — я целый час толковал вам о «Критии» только для того, чтобы добиться такого жалкого результата? Ясно, как день, что сама по себе приставка «ан» не имеет значения. Но вы поняли бы ее смысл, если бы я вам сказал, что мы имеем дело с интересным случаем грамматического усечения. Дело в том, что надо читать не «ан», а «атлан». «Атл» выпало в силу усечения, и осталось «ан». Короче говоря, слово Антинея разлагается следующим образом: Ti-vea-a rXAv. И его значение-«новая Атланта» — выявляется блестящим образом из этого доказательства.
Я посмотрел на Моранжа. Его изумлению не было границ. Берберийская приставка «ти» сразила его, как громом.
— А вы имели случай проверить эту оригинальную этимологию? — произнес он, наконец, с трудом.
— Вы сами можете это сделать, заглянув в некоторые из этих книг, — ответил пренебрежительным тоном Ле-Меж.
И он открыл, один за другим, пять, десять, двадцать стенных шкафов. Нашим глазам представилась беспримерная по своему богатству библиотека.
— Здесь все… здесь есть все, — бормотал Моранж, и голос его странно дрожал от удивления и какого-то внутреннего страха.
— По крайней мере, решительно все, что заслуживает внимания, — сказал Ле-Меж. — Все великие труды, утрату которых оплакивает так называемый ученый мир.
— А как они очутились здесь?
— Мой друг, вы приводите меня в отчаяние: право, я думал, что вы гораздо осведомленнее относительно некоторых вещей. Вы не помните, значит, того места у Плиния Старшего, где он говорит о карфагенской библиотеке и о хранящихся в ней сокровищах. В 146 году, когда этот город пал под ударами негодяя Сципиона, скопище грубых неучен, называвшееся Римским Сенатом, обнаружило по отношению ко всем этим богатствам свое полнейшее презрение. Оно подарило их туземным царям. Таким именно путем это чудесное наследие досталось Мастанабалу и перешло затем к его сыновьям и внукам, Хиемпсалю, Юбе I и Юбе II, мужу восхитительной Клеопатры Селены, дочери великой Клеопатры и Марка-Антония. Клеопатра Селена родила дочь, вышедшую замуж за царя атлантов. Вот каким образом дочь Нептуна, Антинея, насчитывает среди своих предков бессмертную царицу египетскую. И именно таким путем, в силу наследственного права, остатки карфагенской библиотеки, обогащенные остатками библиотеки александрийской, находятся у вас перед глазами… Наука бежит от человека.
В то время, как он воздвигал свои чудовищные псевдонаучные Вавилоны, все эти Парижи, Лондоны и Берлины, наука укрылась в этом пустынном уголку Хоггара. Там, в своих городах, люди могут строит свои гипотезы, необходимость которых они обосновывают утратой таинственных сочинений древности. Но эти сочинения не утрачены. Они — здесь. Вот книги — еврейские, халдейские, ассирийские. Вот — великие традиции Египта, вдохновлявшие Солона, Геродота и Платона. Вот — греческие мифографы, магики римской Африки, индийские мечтатели, — одним словом, все сокровища, отсутствие которых делает ничтожными и смехотворными все диссертации и умозаключения современных ученых. Поверьте мне, что скромный университетский профессор, признанный ими сумасшедшим, ими осмеянный и обесславленный, поверьте мне, что он вполне ныне отомщен. Я жил, живу и буду жить, не переставая смеяться и хохотать при виде их фальшивой и хилой эрудиции. И когда я умру, то заблуждения их, благодаря мерам предосторожности ревнивого Нептуна, решившего скрыть свою возлюбленную Клито от всего мира, — то заблуждения их, повторяю, будут попрежнему безраздельно царить над их жалкими сочинениями.
— Господин Ле-Меж, — произнес серьезным тоном Моранж, — вы только что говорили о влиянии Египта на цивилизацию этого края. По причинам, на которые мне придется, может быть, вам когда-нибудь указать, мне хотелось бы иметь доказательства этого факта.
— Когда прикажете, — ответил Ле-Меж.
В свою очередь, выступил и я.
— Два слова, сударь, — сказал я довольно резко.Я не скрою от вас, что вся эта дискуссия по вопросам истории кажется мне совершенно неуместной. Не моя вина, что у вас были неприятности в университете и что вы теперь не во Французском Коллеже или где-нибудь в другом месте. В данную минуту меня интересует одна вещь: для чего мы находимся здесь и, в частности, — я. Мне важно знать не греческую или берберийскую этимологию имени этой дамы — Антинеи, — а то, чего она, собственно, от нас хочет… Мой товарищ желает узнать о том, какое она имеет отношение к древнему Египту. Прекрасно! С своей стороны, я требую объяснений по поводу тех отношений, какие у нее существуют с алжирскими властями…
Ле-Меж пронзительно рассмеялся.
— Я дам вам ответ, который удовлетворит вас обоих,сказал он.