Я не знаю, какое чувство сильнее сжало мое сердце при этих словах, — восхищение или волнение: восхищение тем, что Моранж говорил Антинее «вы», и волнение при мысли о том, в чем заключалось его единственное желание.
Но Антинея уже продолжала совершенно спокойным голосом:
— Именно для этого я и велела привести тебя сюда: я хочу тебе сказать, что ты его увидишь. Я сделаю больше. Ты будешь, может быть, презирать меня еще сильнее, узнав, что своим противодействием, только им одним, ты подчинил своей воле женщину, покорявшую до сих пор всех других. Но как бы то ни было, это решено: я возвращаю вам обоим свободу. Завтра Сегейр-бен-Шейх выведет вас за пределы пяти оград. Ты доволен?
— Вполне, — сказал Моранж с насмешливой улыбкой.
Антинея бросила на него быстрый взгляд.
— Это даст мне возможность, — продолжал он, — обставить несколько лучше ту экспедицию, которую я в таком случае совершу сюда в ближайшее время. Вы, конечно, не сомневаетесь в том, что я сюда вернусь, дабы засвидетельствовать вам свою благодарность. Но только на этот раз, с целью воздать столь великой монархине, как вы, подобающие ей почести, я попрошу свое правительство дать мне двести или триста европейских солдат и несколько пушек в придачу.
Антинея вскочила, вся побледнев.
— Что ты сказал?
— Я сказал то, что вы могли бы предвидеть, — холодно произнес он.
Антинея подошла к нему вплотную. Он скрестил на груди руки и смотрел на нее с выражением глубокой жалости.
— Ты умрешь среди страшных мучений, — промолвила она, наконец.
— Я ваш пленник, — сказал Моранж.
— Я велю подвергнуть тебя пыткам, о которых ты даже не имеешь представления.
С тем же грустным спокойствием Моранж повторил:
— Я ваш пленник.
Антинея заметалась по комнате, как зверь в клетке.
Вдруг, она подошла к моему спутнику и, не помня себя от ярости, ударила его по лицу.
Он улыбнулся и, моментально овладев ее тонкими руками, стиснул их сильно, но, вместе с тем, осторожно, чтобы не причинить ей боли.
Царь Хирам зарычал. Я ждал, что он бросится на Моранжа, но холодный взгляд капитана удержал его на месте, словно зачарованного.
— Я прикажу убить тебя на глазах твоего товарища,пролепетала Антинея.
Мне почудилось, что Моранж побледнел еще сильнее, но это длилось не больше секунды. Он ответил фразой, благородство и внутренняя сила которой меня изумили.
— Мой товарищ — храбрый человек. Он не боится смерти. К тому же я уверен, что он предпочтет ее жизни, купленной предлагаемой вами ценой.
Сказав это, он выпустил руки-Антинеи. Ее лицо было покрыто смертельной бледностью. Я чувствовал, что она собиралась произнести роковые слова.
— Послушай, — проговорила она.
О, как прекрасна была в ту минуту эта отвергнутая королева, красота которой оказывалась впервые бессильной.
— Послушай, — продолжала она. — Послушай! В последний раз! Подумай, что я открываю и запираю двери этого дворца, что я имею неограниченную власть над твоей жизнью. Подумай о том, что только моя любовь может тебе ее сохранить… Подумай!
— Я подумал обо всем, — возразил Моранж.
— В последний раз, — повторила Антинея.
Удивительно спокойное лицо Моранжа засияло в это мгновение таким ярким светом, что я перестал видеть его собеседницу. В его преобразившихся чертах уже не было ничего земного.
— В последний раз, — сказала Антинея почти упавшим голосом.
Но Моранж уже не видел ее.
— Ну, хорошо, ты останешься доволен, — промолвила она.
Раздался металлический звон. Она ударила молотком по серебряному колокольчику. В дверях показался белый туарег.
— Ступай!
И Моранж вышел, высоко подняв голову.
…Я держу Антинею в своих объятиях. Я прижимаю к своему сердцу уже не гордую, презрительно-надменную женщину, жаждущую чувственных наслаждений. У моей груди — несчастная, обиженная девочка.
Она обессилела до такой степени, что даже не удивилась, когда я вдруг очутился рядом с ней. Ее голова покоится на моем плече. Подобно рогу полумесяца среди черных туч, перед моим взором то выплывает, то исчезает в волнах ее маленький ястребиный профиль.
Она судорожно сжимает меня своими теплыми руками…
О, сердце, если ты…
Кто бы мог, среди полного волшебных ароматов воздуха, среди истомы влажной ночи, противостоять таким объятиям! Я чувствую, что от моего существа не осталось ничего. Неужели мой голос, мой собственный голос, шепчет эти слова:
— Все, что ты захочешь, все, что ты попросишь, я сделаю для тебя… все, все.
Мои чувства обострились, удесятерились. Моя запрокинутая голова бессильно лежит на маленьком колене, нервном и мягком. Вокруг меня носятся вихри несказанных благоуханий. Мне начинает вдруг казаться, что золотые фонари на потолке раскачиваются, как гигантские кадила.
Неужели мой голос, мой собственный голос, повторяет эти слова:
— Я сделаю все, что ты захочешь.
Лицо Антинеи приближается к моему. В ее страшно расширенных зрачках я замечаю вдруг странный блеск.
Немного дальше сверкают молниеносные зрачки Царя Хирама. Возле него стоит маленький золотисто-синий столик из Каруана. А на нем я вижу колокол, которым Антинея призывает к себе своих слуг. Я вижу молоток, которым она только что ударила по этому колоколу, молоток с длинной рукояткой из черного дерева, тяжелый серебряный молоток… Молоток, которым маленький капитан Кен убил Я больше не вижу ничего…
XVII. ДЕВЫ СКАЛ
Я проснулся в своей комнате. Солнце, стоявшее уже на зените, наполняло ее невыносимым для глаз светом и жарой.
Первая вещь, которую я увидел, была сорванная с окна штора, лежавшая на полу. В то же мгновенье я начал смутно вспоминать события минувшей ночи.
Моя голова, словно налитая свинцом, сильно болела.
Сознание работало неуверенно, а память казалась как бы засоренной. «Я вышел вместе с гепардом, — это верно. Красный знак на моем пальце доказывает, с какой силой он натягивал державший его шнурок… Мои колени еще в пыли.
Значит, верно, что я полз вдоль стены зала, в котором белые туареги играли в кости, когда Царь Хирам на них прыгнул…
А потом?.. Ах, да, Моранж и Антинея… А потом?..»
Дальше в моей голове было пустое место. А между тем что-то случилось, что-то произошло, чего я не помнил.
Мною овладело беспокойное чувство. Мне хотелось припомнить все, и, вместе с тем, я боялся это сделать; еще никогда я не испытывал болезненного противоречия.
«Отсюда до покоев Антинеи — большое расстояние. Неужели же я спал таким глубоким сном, что, когда меня несли сюда (а меня сюда принесли — это ясно), я ничего не сознавал?»
Здесь я прекратил свое расследование. У меня слишком сильно заболела голова.
— Надо подышать свежим воздухом, — пробормотал я. — Здесь настоящее пекло. Тут, действительно, с ума сойдешь.
Я ощущал потребность увидеть людей, кого бы то ни было. Машинально я направился в библиотеку.
Я нашел там Ле-Межа, который радостно, почти восторженно, возился с каким-то предметом. Профессор распаковывал огромный тюк, тщательно зашитый в коричневый холст.
— Вы пришли очень кстати, дорогой друг! — закричал он, увидев меня. — Мы получили литературу!
Он суетился с лихорадочным нетерпением. Из распоротого чрева тюка сыпались дождем журналы всевозможных цветов — синие, зеленые, желтые, темно-красные.
— Чудесно, чудесно! — восклицал профессор, подпрыгивая от счастья. — Они не очень запоздали. Последний от пятнадцатого октября. Молодец этот Амер, — надо будет хорошо его поблагодарить.
Его радость действовала заразительно.
— Я говорю о достойном турецком купце в Триполи, принимающем подписку на все интересные журналы мира.
Он отправляет их через Радамес по назначению, до которого ему очень мало дела. А вот и французские журналы.
Ле-Меж жадно пробегал их оглавления.