Но трогать этот жгут, между тем, было нельзя, и, встретившись глазами с братом, Гермес понял, что тот также осознает все происходящее как оно есть. Лицо царя пожелтело, глаза, обычно такие яркие и прекрасные своей полнотой жизни, ввалились: первый признак утечки жизненной силы. Однако сознание атланта Родама, не только не угасшее под гибельным натиском, но еще более, казалось, обострившееся, четко обрисовало Гермесу весь дальнейший план его действий. Нисколько не колеблясь, как это сделал бы на его месте любой из жителей Земли, и не тратя времени на вздохи и стенания – атланты видели настоящую помощь и истинное милосердие лишь в действии, – Гермес мысленно присоединил к груди Родама свой луч, яркоголубой с серебряным отливом, узкий, как натянутая нить, – и оставил его на время. Луч этот через Гермеса должен был помочь царю Родаму перенести энергетическое нападение до тех пор, пока Гермес не справится с его источником и не приведет все в порядок. Сам Родам мог уже ни во что не вмешиваться: ему надо было беречь силы. Безучастный ко всему происходящему – так могло бы показаться постороннему наблюдателю, если бы таковой вдруг оказался, – полулежал этот исполин на холодных каменных плитах, прислонившись к огромному Трону Атласа и ни на минуту не выпускал из внутреннего поля видения Гермеса, серебряной стреле подобно несущегося из Атлантиса в Белый Загородный Дворец царя и царицы.
Гермес действительно спешил, потому что минуты, считанные минуты, имели сейчас значение. Выявив этот зловещий жгут, высасывающий жизнь из его брата, он, мгновенно проследив направление, увидел, что другим концом этот жгут подсоединен к царице Тофане. Впрочем, сам Гермес и не сомневался в этом: кто, как не жена или ближайший кровный родственник, проявив слабинку, может вот так, без всякого спросу, вломиться в твое внутреннее естество! Да добро бы сам, а то ведь… Прямо как в школьном учебнике самозащиты, где разбираются разные ужасы, в которые никто, по правде говоря, и не верит. Да, или ослабели атланты, или же наоборот, избыток силы заставил их потерять бдительность перед невидимым врагом. А он – тут, все время возле них, все стремящихся в высшие сферы, и в уверенности в своей мощи презирающих какие-то там низшие слои…
А это – Земля, именно что низший слой сознания, – на видимом или невидимом плане ты находишься. И именно притупления твоей бдительности ежеминутно поджидают те, из мрака…
Что-то странное продолжало происходить с царицей Тофаной. Гермес ощущал, что она находится в Белом Дворце, однако саму ее никак не мог увидеть. И вообще весь Дворец как метлой вымело: ни одной живой души, ни одного светлого огонька, к кому можно было бы обратиться…
Постой, постой… Не она ли?..
«Тофана!» – закричал Гермес и опомнился, когда его чуткий к настроению хозяина мобиль рванулся было, повинуясь порыву его, и тут же захлебнулся. Все же это не было живым существом, и эмоции, которые подтачивали и атлантов, не то что эту серебристую железку, могли бы его полностью разложить на атомы… Еще недоставало, подумал Гермес – и повеселел.
Главное – Тофана нашлась. Она здесь, во Дворце, хотя по-прежнему совершенно неизвестно, где ее искать: она не откликается на мысленный призыв даже чрезвычайной силы. Такое случается, или если атлант накрепко закрывается сам, не желая никаких контактов, или… если он мертв. Но тогда контакт автоматически переносится на другой план, и общение с ним даже облегчается. Значит, Тофана находится под таким сильным воздействием, которое полностью перехватило функции ее сознания и продолжает пользоваться ими для своих целей.
Но какие же цели могут быть достигнуты темной силой с помощью Тофаны? Гермес перебрал ее превосходные качества, не желая углубляться в те, судить о которых имел право только ее супруг. Здесь все было в порядке.
И все же… Ну, конечно! Они подбирались к царице долго, он это видел, но из глупой в этом случае деликатности не поговорил ни с ней, ни с братом. Все эти ее сомнительные в последнее время приемы переселенцев с погибшего материка, вокруг которых, без сомнения, витают целые сонмы астральных жителей…