— Войдите,— крикнул Холмер.
В каюту вошел Шмелев.
— Надеюсь, я не помешал? он посмотрел на взъерошенного Брегга.— Понимаю, единение науки и печати. Вот и я только что беседовал с Озеровым.
— Нет,— заговорил Холмер,— мы обсуждали не научные вопросы. Просто мистер Брегг просил меня написать статью о пользе сотрудничества ученых разных стран. Я выполнил его просьбу. Не так ли, мистер Брегг?
— Извините, господа,— пробормотал журналист,— меня ждет коллега. A вас, мистер Холмер, я настоятельно прошу подумать о моих советах.
Брегг торопливо вышел.
— Слушайте, Холмер, — озабоченно заговорил Шмелев, — наш друг Левер не выходит, лежит в каюте и просил, чтобы я привел вас. Дело серьезное. Он получил анонимную телеграмму.
— Что за телеграмма?
— Я ее не читал, но Левер в страшном волнении, говорит, что научная группа должна немедленно собраться.
— Странно,— задумчиво проговорил Холмер, надевая пиджак,— что могло произойти?
— Чем быстрее мы пойдем к нему, тем скорее узнаем.
Они вышли из каюты и направились к апартаментам Левера, У лифта Холмер задержался.
— Идите, Шмелев. Через три минуты я вас догоню. Я кое-что забыл в каюте.
Шмелев продолжал свой путь, а Холмер вернулся назад, но, не дойдя до двери своей каюты, свернул налево и вскоре оказался на телеграфе. Протянув в окошечко второй экземпляр рукописи, он сказал телеграфисту:
— Отправьте это в Нью-Йорк, в редакцию газеты «Дейли уоркер», адреса не знаю. Расходы запишите на мой счет,— и он назвал номер каюты.
Выйдя из зала, Холмер твердым шагом направился в каюту Левера.
ГЛАВА 20. КОНЕЦ ПУТИ
Наступил предпоследний день пути. На следующее утро «Атлантида» прибывала в Мельбурн.
В связи с этим на корабле царило необыкновенное оживление. Вся команда драила, подкрашивала и без того сверкающий лайнер.
Дамы из первого класса, загоняв своих и корабельных горничных, без конца примеряли туалеты, в которых собирались сойти на берег.
Мужчины доигрывали последние партии в теннис, в шахматы, в бильярд.
Даже пассажиры последних классов оживились. Там слышался смех, громкие разговоры — мучительному переезду подходил конец.
И только в телеграфном зале ничто не менялось. Здесь никого не интересовало, что происходит снаружи — шторм или качка, солнце или ливень, в Средиземном ли море корабль, или на подходе к пятому континенту. Даже если б корабль тонул, и тогда, наверное, сидящие в этом зале озабоченные джентльмены продолжали бы заниматься своими денежными делами. «Атлантида» войдет в мельбурнский порт, и они перекочуют в здание мельбурнской биржи, только и всего...
Озеров в тот день с утра был на палубе. Он радовался окончанию пути, свиданию с Австралией и вместе с тем жалел, что путешествие уже кончалось.
Кончались океанские зори с золотистой водой, с зелено-голубым небом, стремительно светлеющим, выталкивающим тяжелое красное солнце; кончались ослепительные тропические дни с молниеносными неистовыми ливнями, со сверкающим до боли в глазах океаном, с дельфинами, резвящимися у борта; кончались южные ночи то непроглядно-темные, то светлые от миллионов ярких звезд, от громадной Луны, от алмазного Сириуса. Уйдут в прошлое запахи океана, соленых ветров, смолы и горячей палубы. И вся эта увлекательная, разнообразная корабельная жизнь тоже, наверное, никогда не повторится.
Для всех на этом корабле конец пути что-нибудь означал, знаменовал какой-то этап.
Для Левера и Холмера — начало серьезного дела, для Маккензи — час величайшего триумфа, для Шмелева — еще одну (какую уже в жизни!) задачу, которую следует решить.
Для капитана — еще один рейс, приближающий его к пенсии, для кочегара — возможность отложить еще десяток фунтов, чтоб скорее уйти с этой изнурительной работы.
Для Брегга конец пути означал неминуемый скандал с Озеровым, что даст ему возможность подняться на следующую служебную ступеньку.
Для Мари Флоранс — решающий поворот в жизни...
Накануне, вернувшись в каюту, она нашла очередную записку: «Остался один день. Последнее предупреждение. Сергей». Мари больше не боялась — решение было принято. И когда Озеров встретил ее на палубе, он не мог не удивиться. Она еще никогда не была такой красивой! Волосы, заброшенные густой волной за плечо, развевались, словно флаг за кораблем, глаза отражали небо и были оттого еще синей и глубже.
Мари весело рассмеялась, заметив откровенное удивление на лице Озерова.
— Что это вы на меня так смотрите, коллега? Я вам не нравлюсь?