Раздражению Шатлена не было границ.
— Капитан де Сент-Ави — начальник нашего форта! Он — комендант укрепления, которое никогда ни в чем нельзя было упрекнуть! Да что мы для них — мусорная яма, что ли!
Я был удивлен не меньше унтер-офицера. В то же время я заметил злое и вытянутое, как у хорька, лицо «белого негра»[8] Гурю, исполнявшего в бордже обязанности писаря: он перестал царапать пером и слушал с угрюмым вниманием наш разговор.
— Вахмистр, — сухо произнес я, — капитан де СентАви — мой товарищ по производству.
Шатлен сделал под козырек и вышел из комнаты. Я последовал за ним.
— Полно, старина, — сказал я, хлопая его по плечу: — не надо дуться. Не забывайте, что через час мы отправляемся в оазис. Приготовьте патроны. Надо будет, по случаю нового начальства, основательно улучшить наш стол.
Вернувшись в канцелярию, я знаком отпустил Гурю, чтобы остаться одному. Я быстро докончил письмо мадемуазель С., а затем снова взял «Journal officiel» и прочитал вторично распоряжение министерства о назначении на форт нового начальника.
Я нес эту должность уже пять месяцев и, по правде говоря, хорошо справлялся со своим ответственным положением, будучи, вместе с тем, вполне доволен своей независимостью. Я могу даже сказать, нисколько себе не льстя, что под моим руководством служба шла совсем не так, как при капитане Дьеливоле, предшественнике де Сент-Ави… Этот капитан Дьеливоль был прекрасный человек, ветеран колониальной армии, служивший унтер-офицером во времена Доддсов и Дюшенов; но он питал большую слабость к крепким напиткам, а когда выпивал, то путал слишком часто все диалекты и был способен подвергнуть хаусса допросу на наречии сакалавов[9]. Никто в форту не был таким скупым в употреблении воды, как он. Однажды утром, когда он готовил, в присутствии старшего вахмистра, свой абсент, Шатлен, внимательно наблюдавший за стаканом капитана, с удивлением заметил, что жидкость побелела от влитой в нее в большем, чем обыкновенно, количестве воды. Он поднял голову, чувствуя, что происходит что-то необычное.
Неподвижно застыв и держа в руке наклоненный вниз графин, капитан Дьеливоль смотрел неподвижным взглядом на капавшую на сахар воду. Он был мертв.
В продолжение пяти месяцев, прошедших со дня смерти этого симпатичного пьяницы, в высших сферах совсем, казалось, не интересовались вопросом о его заместителе. Одно время я даже надеялся на приказ о закреплении за мною должности, которую я фактически занимал… И вдруг — это внезапное назначение…
Капитан де Сент-Ави… В Сен-Сире он состоял под моим начальством. Потом я потерял его из виду. Вскоре, однако, он снова привлек мое внимание своим быстрым движением по службе и полученным им — вполне заслуженно — орденом за три чрезвычайно смелых путешествия в Тибести и Аир. Вслед за тем неожиданно разыгралась таинственная драма его четвертого путешествия — той знаменитой экспедиции, которую он предпринял вместе с капитаном Моранжем и из которой из двух исследователей возвратился только один. Во Франции все забывается очень быстро. С тех пор прошло шесть лет. Я ничего больше не слышал о СентАви. Я даже думал, что он вышел в отставку. И вдруг он оказался моим начальником.
«Э, — подумал я, — не все ли равно: тот или другой… В училище все были от него в восторге, а мои отношения с ним были всегда наилучшими. Да и, наконец, ведь я еще не прослужил положенного для капитанского чина срока».
И, беспечно насвистывал, я вышел из канцелярии.
Положив ружье на слегка остывшую землю, я уселся вместе с Шатленом возле лужи, занимавшей середину тощего оазиса; за нами находилась скрывавшая нас изгородь из стеблей хальфы[10]. Заходившее солнце окрашивало в розовый цвет небольшие каналы стоячей воды, орошавшие скудные посевы оседлых чернокожих.
Во время перехода мы не сказали ни слова. Ни звука не проронили мы также, когда подстерегали дичь. Шатлен, по-видимому, сердился.
В таком же глубоком молчании мы подстрелили, друг за другом, несколько жалких горлиц, подлетевших, волоча свои отяжелевшие от дневной жары крылья, к густой зеленой воде, которою они утоляли свою жажду. Когда у наших ног оказалось штук шесть тонких окровавленных телец, я положил руку на плечо унтер-офицера.
— Шатлен!
Он вздрогнул.
— Шатлен, я вам только что нагрубил. Не сердитесь на меня. В этом виноват тяжелый послеобеденный час и проклятый полуденный жар.
— Вы — начальство, поручик, — ответил он тоном, который хотел сделать сердитым, но который вышел взволнованным.
8
"Белыми неграми" во Франции называют в насмешку солдат, отправляемых на службу в Африку. Эту же кличку дают и солдатам приговоренным к сдаче в алжирские дисциплинарные батальоны. (Прим перев.)
9
Хауссы — народ негритянского племени, насеЛяющий значительную часть Судана. Сакалавы — негритянское племя в западной части Мадагаскара. (Прим. перев.)
10
Высокое травянистое растение с мохнатыми стеблями, свойственное всему северу Африки. (Прим. перев.)