— Что вам еще, мужички?
— Вот теперь я понимаю, отчего пухнет Шугачев. Гляди, можно подумать, что он арбуз проглотил.
Поля засмеялась не столько, должно быть, над бородатой шуткой, сколько потому, что на душе стало легче.
Шугачев между тем разлил коньяк, понюхал.
— Божественный аромат! Пьют же люди! А я на «сучок» только, да и то разве что на троих, могу разориться.
— Витя! Как не стыдно ныть.
— Ладно. Не перевоспитывай ты меня. Поздно. Поехали. За то, чтоб не случилось того, чего боюсь.
— А чего ты боишься? — встревожилась Поля.
— Ты знаешь, что сегодня отмочил этот типус? — хрустя огурцом, прошамкал Шугачев. — Он отвел свою кандидатуру в горком.
— Ну и что? — пожала плечами Поля; ей это не казалось чем-то особенным, прежде, когда учительствовала, она всегда отводила себя на всех выборах, потому что на общественную работу у нее не хватало времени.
— Ну и что? — повторил Полины слова Максим, причем так же искренне и серьезно,
Шугачев бросил на стол вилку и даже подскочил.
— Когда такой вопрос задает моя жена, так для нее нет разницы между школьным месткомом и горкомом партии. А когда ты прикидываешься наивненьким, это меня возмущает.
— Не понимаю, почему тебя испугал мой самоотвод.
— А-а, сам знаешь, что испугал. Да, испугал. Признаюсь! Испугал, потому что после этого может случиться, что на место главного посадят Вилкина. Макоед — еще не худший вариант. Ты знаешь, к чему свели эту должность в других городах.
— Если стать на голову, то будет казаться, что весь мир перевернулся вверх ногами.
— Нет, врешь. Это ты стал вверх ногами. И тебе ударила в голову...
— Витя! — остановила Шугачева жена, зная, что тот, когда разойдется, не слишком выбирает выражения.
— А я стою на ногах. О, я реалист! Черт возьми, мне легче жилось бы, если б я хоть чуточку был идеалистом. Но я реалист. И не мальчик. Мне шестой десяток пошел. Я знаю людей и знаю обстановку, в которой работаю. Что, скажешь, я плохой архитектор?
— Не скажу.
— Да я не менее талантлив, чем ты!
— Ну и похвальбишка ты, Витя, — легкой, безобидной насмешкой старалась утихомирить мужа Поля. — Лучше выпейте еще да закусывайте. Картошка стынет.
— Наливай, А что я создал за четверть века? Стоящее внимания — лишь в последние пять лет, когда ты после поисков счастья в столице стал главным архитектором города.
— Ты преувеличиваешь мою роль. За тебя. За твой талант.
— Не иронизируй.
— Нисколько. Я совершенно искренне. Будь здоров.
— Черт с тобой. Я выпью и за мой талант Но я пью за тебя, за то, что ты добился, чтоб с тобой считались, с твоим мнением. С твоим и нашим! Чтоб мы не были исполнителями воли архитектурных дилетантов! — Шугачев опрокинул рюмку, закусил картофелиной, сделал вывод: — Талант требует еще смелости.
— Вот это правда, смелости у тебя никогда не хватало, — как бы с укором сказала Поля.
— Да нет. Детей он делает смело. — Максим пытался обратить все в шутку.
— Случись ему рожать хоть раз, поглядела бы я на его отвагу, — с иронией улыбнулась Поля.
Шугачев на шутку не откликнулся. Слишком большое значение придавал он поступку Карнача и слишком всерьез думал над возможными последствиями.
— Нет, я смелый! Но я смел в воображении, когда сижу за чертежной доской. Однако это для нас, архитекторов, далеко не все. Смелость на практике — вот истинная смелость. Ты смел на практике. В этом твое преимущество над такими, как я. Ты обладаешь пробивной силой. В наше время и особенно в нашей профессии это много значит — уметь пробить, организовать.
— Ты наделяешь меня качествами, за которые бьют. Почитай современные романы.
— Да, неглубокий литератор, послушав Макоеда и даже меня сегодня, написал бы с тебя отрицательный тип. Можно выставить все те качества, которыми я восхищаюсь, так, что ты окажешься отрицательным. Но если б тот же литератор посмотрел на тебя моими глазами, то он увидел бы организатора, которых нам так недостает... — Опрокинув рюмку, которую налила Поля, один, без тоста, без обычного «поехали» или «будь», Шугачев снова вспыхнул: — Черт с ним, с литератором! У меня, как у каждого зодчего, есть славолюбие и самолюбие — желание увидеть свою смелую фантазию осуществленной в натуре полностью, прости, без обрезания. Одна Поля знает, как меня мучает то, что мои дома стареют скорее, чем я. Стареют задолго до технической амортизации. И в этом повинны не проекты. Дом на Привокзальной так не постареет. Только благодаря тебе мне удалось раза два перенести с бумаги на землю, осуществить в камне, бетоне, стекле свой замысел. Теперь загорелся маяк — Заречный район. Ты представляешь, что это значит и для меня и для людей — построить его таким, каким задумали мы с тобой? Вот почему я не хочу твоего падения. Я эгоист. Думаю о себе.