Не сумев подкупить, Пирр решил запугать. На следующее утро от нарочно провел посла мимо самого грозного боевого слона.
Сердце Фабриция дрогнуло при виде огромного, с окованными бронзой бивнями животного, но он не подал виду и с улыбкой заметил:
— Твой элефант смутил меня не больше, чем вчера золото.
И Пирру понравился этот ответ. В угоду Фабрицию он даже приказал отпустить на празднование Сатурналиев[420] всех римских пленных, удовольствовавшись их честным словом вернуться обратно. Римляне вернулись. Пирр оценил это.
Спустя несколько месяцев Фабриций, уже будучи консулом, рассчитается благородством за благородство, проявленное Пирром, выдав ему царского врача, что предложил римлянам за большие деньги отравить эпирского полководца. Пирр казнил врача и отпустил пленных римлян на свободу. Сенат не захотел остаться в долгу: были освобождены все пленные тарентийцы.
Это была война благородных мужей, не ставшая, однако, из-за этого менее кровавой…
Консулы отпустили лазутчика, бросив ему награду — мешочек с серебром. Уже светало. Снаружи доносились звон оружия да редкие окрики стражи.
— Пора! — решил Фабриций, и землю сотрясла мерная поступь выходящих из лагеря манипул.
Враги к тому времени тоже оставили свой стан и выстраивались в боевой порядок, спеша занять удобную для сражения позицию.
Но то был день римлян. Эпироты проиграли сражение, еще не вступив в него. Линия римских когорт оттеснила противника с равнины в заболоченные приречные луга. Слоны и несшие закованных в броню всадников кони вязли в жидком месиве, лишая Пирра возможности использовать свою главную силу.
Сражались лишь пешие воины. Поначалу латинянам пришлось туго — нелегко совладать с ощетинившейся сариссами фалангой. Сотни гастатов и принцепсов пали в илистую грязь, окрасив ее в багровый цвет. Но частые перемещения сломали строй эпиротов. В образовавшиеся бреши ворвались отряды седовласых ветеранов-триариев, произведших страшное опустошение. Тарентийцы и самниты с трудом сдерживали натиск резервных когорт. Войску Пирра пришлось в полной мере испить кровавую чашу. Две с половиной тысячи отборных воинов пали в этой бессмысленной для эпиротов сече. Лишь тьма спасла эпирскую армию от полного разгрома. Консулы были довольны.
— Сегодня он имел дело не с Левином, — заметил Эмилий и посмотрел на товарища, словно ожидая его ободрения. Но Гай Фабриций промолчал. С недавних пор он стал более осторожен в словах. Все же Левин не был простофилей в военном деле, каким его ныне пытались изобразить некоторые, а Пирр еще не был разбит. Их ждало завтра.
Наутро выяснилось, что полученный урок не прошел для царя эпиротов даром. За ночь Пирр переместил свою армию на равнину, где мог в полной мере использовать своих великолепных всадников и слонов. Дабы обеспечить элефантов от нападения римских велитов, царь выставил перед основными силами не только жидкую цепочку пращников и лучников, как делал прежде, но и небольшие отряды легковооруженных тарентийцев. В проходах между слонами встали отряды копейщиков, а сзади расположилась ощетиненная сариссами фаланга.
«Мы проиграем», — обреченно понял Фабриций, давая сигнал к атаке.
Войска сблизились. Велиты, вооруженные пращами, луками и дротиками, оттеснили передовую цепь эпиротов, но прорваться к слонам не смогли — большую часть велитов истребили тарентийцы, а уцелевшие спрятались за спинами мерно набегающих гастатов.
Не дойдя до вражеского строя шагов тридцать-сорок, легионеры начали кидать пилумы. В ответ ударил дождь стрел и дротиков. Кидая короткое, застроенное с обоих концов копье, легионер невольно раскрывал себя и тут же получал стрелу в грудь или живот. Тела гастатов испятнали землю, а пилумы их не причинили элефантам вреда.
— Не останавливаться!
Центурионы вели в атаку вторую волну — принцепсов. И только теперь заревели боевые трубы эпиротов. Слоны грузно двинулись вперед. Подбадриваемые криками и ударами погонщиков, элефанты атаковали манипулы. По приказу консулов легионеры попытались пропустить слонов сквозь свой строй, но послушные руке погонщика слоны налетали на квадратики манипул и вдребезги разносили их. С деревянным треском разлетались обитые кожей щиты, дико кричали попавшие под ноги слонов воины. Но римляне продолжали сражаться, стремясь поразить слонов копьями и мечами. Словно булавочные уколы! Слоны пришли в неистовство от этих почти безвредных, но столь болезненных ран. То там, то здесь мелькали ноги вырванного из строя слоновьим хоботом легионера. Воин взвивался в воздух, а затем с огромной высоты падал на головы своих же товарищей.