Не теряли времени даром и сидевшие на слонах лучники. Они били на выбор — преторов, центурионов, триариев — и в голову.
Элефанты разбросали манипулы принцепсов, оставив за собой кровавое месиво из растоптанных тел.
— Держаться!
Фабриций выхватил меч и лично повел в атаку триариев. Слонам требовался отдых, и Пирр отвел их в тыл, выставив против римлян фалангу.
С налитыми яростью глазами триарии рубили древки сарисс и падали, окровавленные, на землю. Но вот центурион нырнул под направленные на него копья и заколол мечом эпирского воина. Затем еще одного и еще. В образовавшуюся брешь устремились другие легионеры, заставляя врагов бросать копья и выхватывать мечи. Эпирский меч длиннее и уже римского. Им удобно рубить. Но не так-то легко зарубить защищенного огромным щитом-скуттумом легионера. Обитый кожей и медными пластинами щит великолепно держит рубящий удар, а не знающий пощады меч колет, колет, колет…
Фаланга дрогнула и попятилась. Тогда Пирр вновь бросил в атаку слонов. И римляне побежали, не в силах устоять против элефантов, «ибо против них воинская доблесть была бессильна».[421] Разгром довершила сильно поредевшая фессалийская конница.
Пирр, еще не остывший от боя, стоял на холме. Эпироты бросали к его ногам трофеи — мечи и копья. Иззубренные боем, без вычурных украшений и позолоты. Оружие воинов, но не царедворцев. Сзади неслышно подошел тарентиец Метон, льстиво воскликнувший:
— Великий воин-царь одержал великую победу!
— Еще одна такая победа, и мы все погибнем! — не оборачиваясь, бросил Пирр.
Ему уже было известно, что потери эпиротов превышают четыре тысячи человек. Погибли почти все гвардейцы, множество копейщиков и всадников. Были сильно изранены семь слонов, двум из них уже не суждено оправиться от полученных ран. Латиняне потеряли вдвое больше, но за их спиной был Рим, подобный бессмертной гидре, у которой вместо одной отрубленной головы вырастают две. За их спиной был Рим, а Эпир был далеко за синим морем, и ресурсы его уже были исчерпаны. Завтра Пирру придется биться с десятью легионами, и он проиграет битву. Проиграет лишь потому, что врагов много больше.
Это была победа, но победа, обескровившая войско — победа, равносильная поражению. Эта победа войдет в историю, как Пиррова победа.
Царь понимал, что его положение безнадежно. Поняли это и италики. Самниты, луканцы и прочие, до этого тысячами сбегавшиеся в лагерь победоносного царя, стали расходиться по домам. Заметно охладели к Пирру и тарентийцы.
Проиграть и умереть? Проиграть? Ну нет! Пирр не напрасно стяжал себе славу царя победителя. Он победит вновь. Но не римлян, а пучеглазых пунов. Победит!
— В Сиракузы!
И армия эпирского авантюриста перебралась на щедрые земли Сицилии. Пользуясь поддержкой местного населения, Пирр разгромил войска карфагенян, являвшихся в то время хозяевами большей части острова. Пуны предложили владеть Сицилией сообща, но Пирр высокомерно отверг подобную сделку.
Пополнив войско сицилийскими наемниками, среди которых, кстати, был будущий тиран Сиракуз Гиерон, Пирр штурмует неприступный город Эрик. Он первым взобрался на стену и удерживал ее до тех пор, пока не подошла подмога. Вокруг царя лежала груда тел изрубленных им врагов, а сам он не получил ни единой царапины. Что ж, фортуна любит отчаянных. Впрочем, судьба не нашла еще ахиллесовой пяты воинственного потомка Ахилла.
Захватив Сицилию, Пирр проявил здесь замашки жестокого тирана, в одночасье восстановив против себя еще вчера кричавших ему здравицы жителей. Сицилию было не удержать. И воину вновь пришлось исправлять ошибки, сделанные политиком. Теряя солдат в непрерывных стычках с пунами и восставшими наемниками-мамертинцами, Пирр покинул Сицилию и возвратился в Тарент.
И вновь раздался воинственный клич:
— На Рим!
Но в этот раз удача изменила Пирру. Эпирскому войску противостояли сразу две консульские армии. Пирр решил напасть на одного из консулов и разбить его до того, как подоспеет армия второго. Спеша осуществить свой план, царь пустился в опасную авантюру.