Прошло полчаса, а обе дамы, погруженные в свои грустные мысли, не обменялись еще ни одним словом.
Наконец, ветки одного куста, находившегося перед занятым ими дубом, тихонько раздвинулись, и появился человек.
Этот человек был Тонкий Слух, индейский вождь, в руки которого они так несчастливо попали.
— Пусть дочери мои последуют за мной! — сказал он.
— Куда хотите вы нас отвести? — спросила маркиза.
— Мои дочери это узнают, — отвечал он лаконично.
— Почему бы не убить нас здесь же, — сказала графиня, — вместо того, чтобы подвергать нас жестоким и бесполезным пыткам? Мы не сделаем ни одного шага больше.
— Тонкий Слух — великий вождь, — отвечал высокомерно индеец, — его военный топор никогда еще не обагрялся кровью женщины.
И его черные глаза метнули молнию.
— Простите меня, — сказала графиня, — я не знаю ваших обычаев.
Индеец поклонился, улыбаясь.
— Пусть дочери мои следуют за мною! — повторил он. Всякое сопротивление было не только бесполезно, но еще и опасно; кроме того, столь ясное и точное объяснение вождя, не успокоив их окончательно относительно ожидающей их участи, давало, тем не менее, некоторую надежду на благополучный исход.
Маркиза де Буа-Траси первая поднялась на ноги.
— Идем! — сказала она.
— Пойдемте! — отвечал вождь, идя впереди них. Значит, он требовал от них только повиновения? И дамы последовали за ним, молчаливые и угрюмые.
Идти им пришлось недолго, всего каких-нибудь двенадцать минут. Вождь шел впереди них на несколько шагов, устраняя с чрезвычайным вниманием и заботливостью ветки, которые могли бы поранить или помешать им. Этот деликатный прием, так непохожий на индейские привычки, окончательно успокоил обеих дам и вернул им мужество; они чувствовали, что о них заботится какая-то тайная власть.
Обогнув густой лесок, они очутились у входа на довольно обширную прогалину, и тут у них невольно сорвался с губ крик удивления и гнева при виде странной сцены, внезапно представившейся их глазам.
— О! — прошептала графиня, — неужели судьба готовила нам еще и этот позор?
— Мужайся! — шепотом отвечала маркиза. — Мы, правда, и на этот раз проиграли партию, но не все еще кончено. Мы отомстим, клянусь тебе!
— Может быть, — с отчаянием в голосе отвечала ее подруга.
Они остановились на опушке прогалины; затем, под влиянием охватившего их нового чувства, они снова тронулись вперед, но на этот раз высоко подняв голову. Презрительная улыбка блуждала у них на губах.
Несчастье сразило их только на одну минуту, и они очень скоро вернули себе и самоуверенность, и гордость.
Прогалина была запружена индейскими воинами; немного правее десятка два трупов, страшно изуродованных, валялись кучей в луже крови. Трупы эти принадлежали воинам Голубой Лисицы, которые все погибли.
В центре прогалины стояли, опираясь на ружья, несколько канадцев, а среди них четверо мужчин, одетых хотя и в костюмы лесных бродяг, но в которых нетрудно было узнать белых; они шепотом разговаривали с канадским охотником. Эти четверо мужчин были граф де Виллье, барон де Гриньи, Золотая Ветвь и Смельчак, пятый был канадец Бержэ.
Когда прошла первая минута оцепенения, обе дамы, повинуясь реакции, которую легко было понять, вернули себе все присутствие духа и, сопровождаемые вождем, продвигались твердым, уверенным шагом к группе, занимавшей средину прогалины.
При их приближении разговор смолк, солдаты отошли в сторону, а офицеры остались одни с Бержэ, который насмешливо посматривал на прибывших.
Маркиза уже открывала рот, чтобы начать разговор, но граф де Виллье не дал ей времени произнести ни одного слова и, повернувшись к вождю, остановившемуся в двух или трех шагах от него, бросил ему вопрос:
— Кто это?
— Пленники, — отвечал краснокожий.
— А, хорошо, — сказал граф, отворачиваясь, — что же вы хотите сделать с этими пленниками, вождь?
— Отдать их бледнолицему начальнику.
— Мне? Зачем?
— Нам не нужны эти пленники, — добавил барон, — они нас только будут стеснять.
— Они командовали воинами, которые на вас напали. Оба офицера оглядели двух дам взглядом, полным бесконечного презрения, и пожали плечами.
— Я отдаю вам этих негодяев, — продолжал граф, — они ваши, делайте с ними, что хотите, вождь.
— Бедняжки! — прошептал барон с оскорбительной жалостью. В конце концов они получат только то, что заслужили.
Обе дамы слушали, дрожа от стыда и гнева, презрительные слова своих врагов; при последнем оскорблении ярость их вылилась наружу.
— Разве вы меня не узнаете, граф? — вскричала графиня, глаза которой метали молнии.
— Я, — холодно отвечал молодой человек, поворачиваясь к ней спиной, — я не знаю, кто вы такой, я никогда вас не видел и не желаю больше вас видеть!
— Это уже слишком! — сказала графиня де Малеваль, топая ногой. — Вы забываете, с кем вы говорите, господа; какова бы ни была ваша ненависть и ваше презрение к нам, вы, надеюсь, не оставите нас во власти этих свирепых дикарей.
Понятно, что эти слова не могли снискать симпатии краснокожих к неосторожным пленницам.
Барон собирался отвечать, но граф остановил его — это дело должно было разбираться только между ним и графиней.